Это было, было, было...

Визбор в кадре и за кадром

Юрий Визбор на Грушинском фестивале. Фото из архива И. Каримова

7 ноября 1975 года. В Киеве всеобщее умопомрачение. Неудержимым восторгом, заоблачной гордостью, неистовым обожанием густо замешан осенний днепровский воздух. Кажется, его можно потрогать рукой. И отовсюду дружное: «Мы это сделали! Мы — лучшие! Гип-гип-ура!»

Киевское «Динамо» к тому времени стало обладателем Супер-кубка Европы, дважды поколотив (даже вымолвить боязно!) мюнхенскую «Баварию», ведомую легендарным и непобедимым Францем Беккенбауэром.

Лобановский с Базилевичем и их подопечные разом стали национальными героями. В разгоряченных головах болельщиков множились идеи — одна экзотичнее другой. Среди них была и такая: фильм поставить. Да широкоформатный! Да стереоскопический! Да с мировой премьерой! Никак не меньше.

А тут и мы в аккурат с моим сокурсником Владимиром Попковым успешно сдаем свою первую картину «Побег из дворца». И сразу же после приемки, буквально на лестнице Госкино Украины, нас плотно обступает киношное начальство. Мы еще пребываем в состоянии эйфории после недавнего безудержного волнения, а тут уже со всех сторон на нас посыпалось: «Вы же молодые, перспективные — вам и карты в руки», «И к футболу, безусловно, неравнодушны»… И вправду, есть такое. «Наверное, и сами играли». Подобные «грехи» имелись в биографии. «А мы вам создадим… Во всем поможем… Поддержим… Обеспечим...»

И мы с пылу с жару решили с Владимиром Михайловичем рискнуть и сыграть ответственную, но рискованную партию новой колодой кинопостановочных карт.

Какие «тяжкие» нас ожидали в работе над данной эпопеей, как нас «поддерживали» и как нам «создавали» — это отдельная история, заслуживающая подробного повествования: какой ценой и «дополнительной кровью» снимаются фильмы спортивной тематики. После кинокартины «Такая она — игра» я снял еще двенадцать игровых лент, Владимир Попков и того более, но пережитые ураганы в период работы над фильмом о футболе не забывались никогда.

Однако вернемся к главному герою нашего «романа». Это — Юрий Иосифович Визбор. Какими же судьбами свел нас с этим удивительным человеком не менее удивительный и непредсказуемый кинематограф? А было дело так. Нам с Попковым нужна была песня под заглавные титры фильма. С одной стороны, она должна быть, так сказать, мужской по характеру, но вместе с тем лиричной, с некоторой грустинкой, но, безусловно, оптимистичной в своем конечном результате.

Дело в том, что события в кинокартине происходят именно в тот драматичный момент, когда два известных футболиста после многолетнего успеха и славы должны по возрасту покинуть большой спорт, в результате тотчас оказываются на пресуровой отмели забвения и равнодушия, но тем не менее находят в себе силы и, подняв из небытия провинциальную команду, снова взлетают на высоты теперь уже тренерской стези.

Стали гадать-рядить, кто бы смог написать такую авторскую песню. Выбирали из московских имен. И, ясно дело, из первостатейных... Высоцкий? Слишком надрывно. Окуджава? Излишне философично... Рождественский Роберт? Пожалуй, будет перебор с официозом... Пасьянс затягивался не на шутку, а «дебет-кредит» оставался нулевым.

Не помню, кого из нас двоих, меня или Володю, посетила эта идея. Да это же Визбор! Визбор Юрий Иосифович. Конечно же! И никто другой!

Визбор-то Визбор. Да только как к нему подступиться? Из глубины киевской киностудии имени Довженко…

Напоминаю: на дворе 1975 год. Только-только по телевизионным экранам прогремел суперсериал «Семнадцать мгновений весны». Борман и его подельники в зените славы. Короче говоря, складывалась ситуация как в анекдоте о зоопарке со слоном: съест-то он съест, только кто ж ему даст? И вместе с тем звонить в Москву необходимо. И чем быстрее, тем лучше. Жребий пал на меня.

Я стал готовиться к разговору, как к настоящему сражению. Просчитывая все возможные тактические и стратегические варианты будущих просьб и уговоров.

И вот, мысленно просчитав в уме все возможные сюжеты: «...если он скажет так, я эдак», набираю заветный московский номер. Пытаясь побороть волнение, выпаливаю первый блок, удерживая в памяти второй и третий, и слышу в ответ: «Можно попробовать. Только надо подробнее поговорить о сценарии. А еще лучше прочитать его. И важны детали: чего вы хотите от самой песни». На секунду остолбенев от подобного «зигзага», в следующий миг с восторгом рапортую: «Завтра буду в Москве». — «До встречи», — сказал Визбор напоследок. Весь разговор…

В Москве я прожил более четверти века, и мне теперь уже не верится в те провинциальные ощущения, которые я испытывал по дороге от станции метро «Маяковская» по Садовому кольцу к улице Чехова. Поток прохожих с суровыми непроницаемыми лицами, спешащих по космическому мегаполису, казался вавилонским столпотворением, многорядное автомобильное движение оглушало грохотом и мощью, караул высоток подавлял, асфальт являл собой безжалостную душную сковороду…

Но вот наконец посреди этой вселенской какофонии я уткнулся в шестнадцатиэтажный кооператив, который его обитатели (по большей части — творческие работники с присущим им чувством юмора) назвали «Тишиной». В подъезде меня остановила консьержка — уникальное явление в ту пору... всё, одним словом, соответствовало статусу. Поднимаясь на этаж, я ожидал попасть в многокомнатные хоромы с антикварной мебелью. С трепетом нажал кнопку звонка. Дверь отворилась, и я увидел знакомое лицо с чуть заметной приветливой улыбкой. В следующее мгновение я ступил за порог и... с трудом смог скрыть искреннее удивление: квартира была однокомнатной и абсолютно пустой, только одинокий стол, пара табуреток и раскладная кровать; на стене — огромная карта Советского Союза, вся покрытая карандашными лучами, протянувшимися из Москвы в самые отдаленные точки страны: на север, на юг, на восток и на запад. Возле стены приютились альпинистский рюкзак и ледоруб, чуть поодаль торчал деревянный авиационный пропеллер в натуральную величину. Всё!..

Отнюдь не такой представлял я себе обитель известного барда, актера, журналиста, писателя, телевизионного редактора и режиссера, горнолыжника, альпиниста, и потому, насколько удавалось, старался «сохранить лицо». А тут еще следовало без промедления вступать в непростую полосу «человеческого притирания», натужно преодолевая «полосу отчуждения», обычную в общении с малознакомым человеком.

Через каких-нибудь пятнадцать минут у меня было ощущение, что мы знакомы долгие годы — дружны надежно и тепло. Сравнение не блещет новизной, но это было именно так и никак не иначе.

«Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены...» Фото из архива И. Каримова

Я рассказывал Визбору об изменениях в сценарии, о наших планах на постановку, о предполагаемых исполнителях, о месте песни в монтажном построении фильма, о ее характере и задачах. Юрий всё внимательно выслушал, потом достал откуда-то донельзя затрепанную записную книжку, взял в руки гитару… Да, еще гитара была в квартире. Как я о ней забыл? Он исполнял различные песни, заглядывая в расхристанный первоисточник, потом мы снова говорили, а он опять пел и играл. И заново обсуждали какие-то детали, а в ответ звучали очередные варианты…

Мы обо всем договорились, условились о его приезде в Киев и на прощанье обнялись. Не помню, сколько продолжалась наша первая встреча. Мне она показалась чудным мигом — мигом удачи. По крайней мере, когда я вышел на Садовое кольцо и зашагал к метро, мимо так же катились автомобили с уже зажженными разноцветными огнями, но ничего не грохотало и не давило, напротив, выглядело привлекательным, как новогодняя картинка. И люди по-прежнему торопились навстречу, но теперь уже с открытыми приветливыми лицами, и никто никого не толкал, все уступали друг другу путь, радушно кланяясь во след. Во всяком случае, мне так казалось в те минуты.

Через несколько дней Юрий Иосифович приехал в Киев. В руках —чемоданчик «дипломат» и гитара в чехле. Он исполнил песню для фильма и положил на стол отпечатанный текст.

Нас с Владимиром Михайловичем всё устроило, и мы с легким сердцем направились к редакторам нашего творческого объединения — к троим разновозрастным дамам с недюжинными претензиями и самомнением.

Лишний раз беспокоить Юрия Иосифовича не стали, поскольку представлять в редактуру для контроля на предмет фривольности и крамолы следовало только песенный текст, а потому и оставили автора в съемочной группе на попечение заботливых и счастливых от подобного общения администраторов. И очень скоро поняли, что совершили грубый тактический просчет.

Три грации предстали перед нами в полном «ударе»: одеты нарядно, причесаны парадно, накрашены изрядно. Конечно же, нимфы были извещены о предстоящем приезде «Бормана».

Как и следовало ожидать, три надзирающие нимфы после недоуменной долгой паузы мельком глянули на нас, потом так же мимоходом пробежали взглядом отпечатанные строки и с суровыми непроницаемыми лицами удалились в дирекцию киностудии. Вердикт проистек скорый и однозначный: слишком общо и излишне образно. Где конкретная привязка к фильму? Почему штурвал да штурвал? Мы что, снимаем фильм о летчиках?

Справедливости ради следует признать, что Юрий Иосифович и вправду писал не впрямую о футбольных перипетиях, спортивных атрибутах и хитросплетениях игры, он писал о мужском характере в сложной житейской ситуации и о преодолении человеком нежданных смут и передряг. Вот, скажем, как звучал припев:

Но дело мужчин, пересилив тревоги,

Надежно держать чуть дрожащий штурвал

И прямо глядеть, чтоб не сбиться с дороги,

Чтоб компас души верный путь указал.

— Почему штурвал да штурвал? Думайте, поправляйте, дописывайте. Вместе с вашим Визбором, — была поставлена жирная точка.

Вернувшись в группу, мы с Володей начали что-то мямлить, пересыпая словесную кашу истыми извинениями. Юра не дослушал до конца: «Да что вы переживаете? Дайте мне где-то полчаса: я поброжу — подумаю».

И он ушел, вправду где-то бродил заявленное время, а после положил на стол клочок бумаги — наверное, листок из легендарной книжки записной:

И в час неудач так неловки движенья,

И кажется вдруг, что уж всё решено,

Что жизнь состоит из одних поражений,

А наши победы забыты давно.

Мы полетели в дирекцию и в редактуру на крыльях любви, яко херувимы: дополнение вышло не буквальным — о мячах и бутсах, но вместе с тем абсолютно по сценарной теме. Но уж на сей раз нашу стаю, конечно же, дополнял Юрий Иосифович.

Три нимфы расцвели, как пунцовые розы, тотчас со всем согласились и увязались за «Борманом», не сводя с него медовых глаз. Директор крепко пожимал руки: «Вот видите, мы же не зря говорили!» Все были довольны и благостны. Мы тоже. Лишний раз осознав правоту поговорки: «Всё что ни делается — всё к лучшему».

Дальнейшее было «делом техники». Юра сам себе аккомпанировал на гитаре, кроме того, по предварительной договоренности с ним пригласили еще одного профессионального гитариста для сопровождения. Несколько репетиций в комнате съемочной группы, потом — запись в тонателье, где еще были дубли, о которых в основном просил Визбор: что-то поправлял и совершенствовал в собственном исполнении. И наконец: «Стоп! Записано! Спасибо! Спасибо всем!»

Мы проводили Юрия Иосифовича на вокзал, пообещали непременно показать кинокартину. «Если, конечно, будет не очень стыдно», — добавили, прощаясь на перроне.

Нельзя не вспомнить, что и на скользкой тропе по сдаче фильма Визбор заочно оказал нам нежданную, но неоценимую помощь. И вот в чем она заключалась.

Оставлю за кадром «невидимые миру слезы» показа фильма «Такая она — игра» некому Михаилу Баке, министру спорта Украины. Тут нас обвинили и в демонстрации профессионализма футболистов и их тренеров, и в показе на экране их новых «Волг» («Зачем дразнить простых людей?»)... Но всё же от Баки мы кое-как отбились. В московском Госкино тоже собрали спортивную элиту. Здесь, к счастью, всё прошло без сучка и задоринки. Мы уже вдохновенно протянули руки за актом о приеме фильма, как вдруг — ремарка главного редактора: «Фильм мы принимаем, всё в порядке, но акт вам на руки не отдадим. Покажите, пожалуйста, картину Владимиру Васильевичу Щербицкому. Покажите! О сроках не беспокойтесь: все вопросы с банком и с другими органами свыше мы решим по своим каналам. Но непременно покажите Владимиру Васильевичу. Непременно!»

Мы вернулись в Киев. И стали ждать.

Оба режиссера, директор киностудии, полагаю, что и наш республиканский министр «заступили на круглосуточную вахту». Все мы находились на рабочих местах неотлучно. Когда у Щербицкого найдется время для просмотра — было неведомо никому.

В такой предобморочной невесомости мы провели несколько суток. Единственное, на что в конце каждого дня отваживался наш министр, — позвонить кому-то из цековской челяди: «Тысячу извинений за беспокойство. Владимир Васильевич не посмотрел?» — «Нет, не посмотрел». Директор киностудии звонил министру. Мы с Попковым звонили директору.

На шестой или седьмой день такой «китайской пытки», когда нервы у всех уже были на пределе, я в обеденное время направился в буфет, оставив Владимира Попкова на боевом посту подле телефонного аппарата. И в конце бесконечно-длинного студийного коридора увидел бегущего мне навстречу директора с пылающим от счастья лицом. Он сгреб меня в охапку, чего никогда не случалось ни до ни после, и проникновенно выдохнул:

— Посмотрел!

— И как? — едва слышно пробормотал я. — Понравилось?

—Неведомо! — радостно выпалил директор. — Но киномеханик сказал: выходил из проекции и довольно улыбался.

По какому поводу улыбался Владимир Васильевич — навек останется загадкой. Но все были довольны и счастливы. Акт о приеме фильма был молниеносно доставлен фельдъегерской почтой.

Полагаю, что в такое счастливое разрешение приснопамятной негоции внес свою лепту и Юрий Иосифович: много позже мне стало известно, что Щербицкий высоко ценил песенное творчество Визбора. Визбора и Высоцкого. И нередко слушал их магнитофонные записи, которые приносил в дом его сын. Возможно, после просмотра он довольно улыбался, услыхав Юрину песню и прочитав его фамилию в титрах. Как знать теперь. Как знать…

Где-то через месяц после всех мытарств по сдаче фильма мы показали его автору песни и остались друзьями на всю оставшуюся жизнь. Мы непременно встречались всякий раз, как только приезжали в Москву. Потом Володя Попков, когда мы уже стали снимать фильмы каждый самостоятельно, пригласил Юрия Иосифовича писать песни и сниматься в четырехсерийном телевизионном фильме «Нежность к ревущему зверю». Затем я поставил игровую ленту по сценарию Визбора под названием «Прыжок».

Уже после внезапной кончины Юрия Иосифовича мы вместе с Евгением Богатыревым трудились над художественно-публицистическим фильмом «Вершина Визбора» в память об этом замечательном и таком разносторонне-талантливом человеке.

В тот период мы познакомились с широчайшим кругом его друзей: с актерами и режиссерами, с писателями и журналистами, с ведущими сотрудниками радио и телевидения, с рядовыми каэспэшниками и космонавтами, с полярными летчиками и капитанами, с артистами цирка и руководителями крупнейших концернов… Мы познакомились с высококлассными горнолыжниками (Визбор сам, как инструктор, обучал новичков на склонах Чегета), мы вместе с альпинистами покоряли алтайский пик, который они наименовали в честь своего коллеги и любимого друга Пиком Визбора, закрепив на вершине над проплывающими внизу облаками памятную табличку с хорошо знакомым чуть улыбающимся профилем.

И еще очень многое и многих узнали мы после ухода Юрия Иосифовича в миры иные. Но это уже другой рассказ.

Дни рождения Юрия Визбора поклонники его таланта всегда отмечали в крупнейших залах Москвы: в киноконцертном зале «Россия», В Кремлевском Дворце, в «Крокус Сити» и на других концертных площадках. А в этом году вечер, посвященный 85-летию Юрия Иосифовича, состоится 22 июня в зале Церковных соборов храма Христа Спасителя.

Николай МАЛЕЦКИЙ, кинорежиссер