Встреча с доктором

Владимир Преображенский:
«В молодости я считал, что спортивный врач — позор семьи»

2017 6 titМногие годы рубрика «Вас принимает доктор ФиС» была одной из самых популярных в нашем журнале. Вел ее спортивный врач и журналист Владимир Сергеевич Преображенский. И вот после многолетней паузы этот раздел возвращается на страницы «Физкультуры и спорта». Наши читатели теперь снова смогут обращаться за квалифицированными советами к доктору. Эстафету подхватывает племянник и коллега нашего знаменитого автора прошлых лет — Владимир Юрьевич Преображенский, руководитель Центра физической реабилитации ФГАУ «Лечебно-реабилитационный центр» Минздрава РФ. Сегодня мы знакомим читателей с уникальным специалистом.

 

— Владимир Юрьевич, насколько я знаю, вы не собирались становиться спортивным врачом.

— Когда я был молод, горяч, безапелляционен, то считал, что спортивный врач — позор семьи (улыбается). Это ни в коем случае не связано с тем, что мой дядя Владимир Преображенский-старший работал некоторое время врачом в спортивных командах. Это проистекало из отношения к спортивной медицине, как в медицине, так и в спорте. Яркий пример тому — случай из жизни моего дяди. На Олимпийских играх в Инсбруке в 1964 году он посмел не согласиться с хоккейным гуру и главным тренером сборной команды России Анатолием Тарасовым. Владимир Сергеевич сказал Анатолию Владимировичу, что кого-то из игроков нельзя выпускать на лед из-за проблем со здоровьем. Жесткий Тарасов отрезал: «Ты больше у нас не работаешь!» И дядю убрали из сборной страны. И это не единичный случай, до сегодняшнего дня тренер решает медицинские вопросы, а доктор в команде в основном является мальчиком для битья.

На этом карьера моего дяди как спортивного врача практически закончилась. Какое-то время он еще трудился во врачебно-физкультурном диспансере в «Лужниках» и оставил о себе добрую память среди тех, с кем мне приходилось общаться. А затем перешел в спортивную журналистику, в которой успешно работал много лет.

— Вы помните, как это было?

— Конечно! Я родился и вырос в поселке Деденево, в доме, который построили мои бабушка и дедушка. Бабушка, кстати, 47 лет проработала главным врачом в местной больнице, которую сама и создала в 1914 году. Летом этот дом наполнялся, приезжали все мои родственники, двоюродные брат, сестра, дядя, тетя. И по утрам я часто просыпался под стук пишущей машинки. Владимир Сергеевич сидел в беседке и писал статьи для журнала «Физкультура и спорт», где он многие годы работал заместителем главного редактора. Думаю, в той же беседке родилось большинство его книг с полезными советами любителям физкультуры и профессиональным спортсменам. Меня никогда не притягивала журналистика, и, наблюдая за нелегкой дорогой моего дяди, я абсолютно не желал повторять ее. Зато я часами мог слушать рассказы моей бабушки о больных, о сложных диагнозах и операциях, о борьбе с глупостью бюрократов от медицины. Надо сказать, что, несмотря на очень непростые времена, моя бабушка, мама моего отца и дяди, Лидия Александровна Преображенская, из борьбы выходила победительницей. Теперь вам, наверное, понятно, что в моем сердце жил романтизм большой медицины. Поэтому я считал, что спортивному врачу отведено очень незначительное место в современной медицине. Эта мысль подкрепилась на четвертом курсе института, когда у нас начался цикл спортивной медицины, и преподаватели предмета расписались в том, что они плохо разбираются в спорте. Мне очень жаль это констатировать. Наверное, это не совсем правильно по отношению к коллегам, которые преподавали мне спортивную медицину. Но таков юношеский максимализм — врач-преподаватель должен знать всё.

— А какой вуз вы окончили?

2017 6 tit2— Первый московский медицинский институт. Я сам занимался спортом, и мне было очень интересно понять, отчего один человек может тренироваться столько, а другой — столько, за счет чего можно увеличить показатели выносливости, силы, координации... Мой отец и мой единственный тренер Юрий Сергеевич Преображенский, который в 1953—1958 и 1969—1973 годах возглавлял сборную Советского Союза по горнолыжному спорту, многие вещи объяснял с точки зрения физической культуры, знания специфики различных видов спорта. А я хотел разобраться в этих вопросах как врач. Я пришел на первое занятие по спортивной медицине с желанием получить ответы. Один из наших преподавателей предложил для начала пройти тестирование. Я выполнил 20 приседаний, у меня измерили пульс и артериальное давление, потом попросили максимально задержать дыхание, провели спирографию, определив жизненную емкость легких. Я ждал, внимал, но ни одно из заключений, сделанных педагогом, не совпало с тем, что я о себе знал. Он начал рассказывать про мою отличную физическую форму, хотя из-за вечерних отработок после месячных сборов я уже месяц не тренировался. А когда я начал задавать уточняющие вопросы, он не смог ни на один из них ответить. Эти преподаватели не вели больных, абсолютно не владели приемами лечебной физкультуры в реабилитации после травм, знания их были поверхностными. По окончании цикла спортивной медицины я сделал вывод, что ни в коем случае не хочу быть похожим на них «специалистом».

— Тем не менее вы всё-таки стали ведущим спортивным врачом России. Как это произошло?

— Хочу уточнить, что «ведущий» — это ваша оценка, а моя немного другая. Могу сказать, что я кое-что постиг за тот период времени, что занимаюсь спортивной медициной, и мне интересно этим заниматься.

Окончив институт, я поступил в ординатуру по терапии, потому что мечтал стать реаниматологом. И сразу после ординатуры меня взяли работать в отделение кардиореанимации Первого московского медицинского института.

Мне страшно повезло с учителями. Моими наставниками в медицине были великие профессора Владимир Иванович Маколкин и ныне продолжающий руководить кафедрой кардиологии Абрам Львович Сыркин. Многих других врачей я не могу назвать учителями, но они делились со мной бесценным опытом. Мне было невероятно интересно работать в реанимации. Это было похоже на спорт — быстро принять решение в той или иной ситуации, практически сразу увидеть результат своих действий. Что еще нужно молодому врачу?

— Как вы сочетали любовь к горным лыжам с работой в реанимации?

— Никак. Любовь осталась. Но кататься мог исключительно в выходные дни — на Шуколовке (горнолыжная база в деревне Шуколово. — Ред.) или в деревне Стрёково. А еще любовь к горным лыжам поддерживали мои маленькие дети, которым я регулярно обещал, что, когда вернусь с работы пораньше, мы обязательно поедем кататься. И был вынужден держать слово, забирая их из детсада после раннего прихода с дежурства. Так как машины у нас не было, мы ехали на электричке до станции Турист, шли пешком до горы, часа два там катались и вечером возвращались домой тем же путем. А потом я ушел из медицины в бизнес, чтобы прокормить семью. Это был 1992 год.

— Успешно?

— Всё относительно. Я был молодой. Сил и желания свернуть горы было много. Хватался за всё. Были победы и поражения, причем полные, когда остаешься с пустым кошельком. К счастью, когда я понял, что бизнес — не моя стихия, вышел из него без убытков и долгов. Зато опыт, приобретенный в те годы, помогает мне правильно вести сегодняшние проекты. А вернуться в спорт и медицину мне предложил мой приятель Владимир Андреев, который тогда работал исполнительным директором Федерации горнолыжного спорта России. Первый год я трудился в качестве врача мужской команды с Владимиром Макеевым, а затем шесть лет — в женской команде, которую тренировал нынешний президент федерации Леонид Мельников. Мы с ним прошли огонь и воду, а до медных труб так и не добрались. Испытали всё: проблемы, поражения, безденежье, работу в тяжелейших условиях. Только энтузиазм, любовь к горным лыжам помогали всё это выдерживать. А еще я столкнулся с огромным количеством травм, которые, обладай я тогда сегодняшним опытом, можно было бы избежать. И которые до сих пор считаю результатом своих ошибок.

— Учились чему-то у зарубежных коллег?

В основном через общение. Со многими и сегодня поддерживаю дружеские связи. А тогда приезжал к ним в гости, в больницы и клиники, где они работали, в центры подготовки, то пытался что-то выяснить, они что-то рассказывали. Когда появился Интернет, научился пользоваться им. Собирал знания по крупицам, потому что, повторюсь, реальной спортивной медицины в нашей стране не было. Именно об этом я и рассказал своему однокурснику и другу Константину Лядову (академик РАН, профессор, до 2017 года директор «Лечебно-реабилитационного центра» Минздрава РФ. — Ред.), когда мы с ним случайно встретились во время одного из коротких заездов в Москву между сборами и соревнованиями. Я рассказывал ему про зарубежные центры спортивной медицины, в которых к тому моменту мне удалось поработать. Сказал, что у нас на этом направлении полный провал и даже больше — полная безнадега.

Каково же было мое удивление, когда Константин Викторович без раздумий приехал через пять дней ко мне в Австрию, чтобы я познакомил его с Центром олимпийской подготовки в Обертауэрне. Он был в восторге, через три месяца сам приехал туда на тестирование, чтобы опробовать всё на себе.

Я же через два года, устав от вечной борьбы за выживание, от отсутствия перспектив, принял решение уйти из сборной страны. Моим последним этапом в качестве доктора горнолыжной команды стали соревнования Кубка мира в Кортина-д'Ампеццо в 2006 году. Символично, что здесь 50 лет назад, в 1956 году, мой отец руководил сборной командой СССР по горным лыжам, а дядя был врачом команды. Именно здесь наша спортсменка Евгения Сидорова завоевала бронзовую медаль. И именно здесь я понял, что мне пора начинать новую жизнь. В Москве Костя сказал: «Приходи работать к нам». Я сомневался и побаивался. Представьте, как просидеть в кабинете восемь часов мне, привыкшему к постоянному движению, смотреть пациентов, ставить диагнозы, общаться с новыми коллегами. Но Константин Викторович — хороший психолог, он сказал: «Мы построим лучший центр, чем те, где работал ты!» Назначил меня заведующим отделением спортивной медицины в этой самой клинике на Иваньковском шоссе.

— Звучит обнадеживающе.

— Первоначальный штат отделения состоял всего из двух человек — меня и инструктора по лечебной физкультуре, которая помогала мне, когда я еще был доктором сборной. Но она могла работать только с 10 до 14 часов. Когда она уходила, занятия по ЛФК с пациентами я проводил сам. И постепенно подбирал в штат новых сотрудников. Сделать качественный рывок помог выигрыш тендера на проведение углубленного медицинского осмотра (УМО) спортсменов сборных команд страны, объявленный Министерством спорта РФ. Деньги были более чем скромные, да еще их выделяли с оговоркой, что любое дополнительное обследование сверх программы УМО, необходимое для установления диагноза, проводится за счет нашего медучреждения. Обследовать было нужно 4 тысячи спортсменов в год. Ни одна клиника не соглашалась на такие кабальные условия. Но Лядов одобрил участие в конкурсе, и мы включились в это, по сути, убыточное дело. Но вслед за УМО спортсмены стали приходить к нам на лечение и реабилитацию. Деньги на их лечение мы выделяли из средств, которые удавалось сэкономить от УМО, иногда средства находили федерации. И мы начали быстро расти. Бывали дни, когда я лично принимал до 150 звонков в сутки! Это сегодня у меня есть помощники, а тогда многие вопросы приходилось решать самому.

— Как подбирали штат? Ведь в нашей стране не готовят специалистов.

— Я брал молодых врачей и с нуля начинал с ними заниматься. Они сидели со мной на приеме и на медосмотре. Рассказывал им, отчего это так, а это так. А инструкторов-методистов, которые в нашем центре сегодня фактически являются физиотерапевтами западного образца, обучал сам, потом они в свою очередь обучали новых специалистов. Мы периодически вывозили их на учебу за рубеж. Я горжусь тем, что самые лучшие специалисты остались работать в нашем центре. У нас очень малая текучка кадров, единственный допустимый повод для прекращения работы с нами считаю декретный отпуск!

— Небольшое отступление. Сердце спортсмена сильно отличается от сердца среднестатистического человека?

— Сказки! Если оно начинает сильно отличаться, то спортсмен начинает страдать. А страдания могут привести к необратимым последствиям, и спортсмен может умереть. Только в отличие от обычного человека спортсмен подвержен внезапной смерти на 10% случаев чаще. Ширина мышечных стенок и объем левого желудочка могут быть чуть больше, а могут быть обычного размера, что зависит от ряда вещей — генетики, специализации спортсмена и многого другого. Это ложный постулат, когда говорят, что спортсмен сильно отличается от обычного человека. И что обычный человек умрет, если ему предложить те нагрузки, которые выдерживает тренированный спортсмен. Он просто не сможет их выполнить, но если начнет регулярно тренироваться, его показатели со временем могут приблизиться к результатам спортсмена.

— Но существуют ведь какие-то отличия в показателях обычного человека и спортсмена?

— Конечно, например, когда мы говорим об уровне общей креатинфосфокиназы в крови спортсмена после скоростно-силовой работы, он близок к показателям человека, который перенес инфаркт миокарда. Это происходит в результате закисления мышечных клеток при анаэробной работе и, как следствие, их гибели. Если же уровень креатинфосфокиназы очень высокий, это означает только то, что тренировочная нагрузка подобрана неправильно, и эффективность такой тренировки весьма мала. Но это отдельная история.

Записал Борис ТИТОВ

Фото автора

Продолжение беседы с доктором Преображенским читайте в следующем номере. А пока читатели могут присылать свои вопросы, на которые Владимир Юрьевич обещал ответить.