В нынешнем январе ушел из жизни советский спортсмен, многолетний член сборной СССР по легкой атлетике, сценарист, писатель, поэт Герман Климов (1941—2023) — младший брат легендарного кинорежиссера Элема Климова. В братском творческом содружестве ими был создан в 1970 году эпохальный художественно-публицистический фильм «Спорт, спорт, спорт».
Герман (слева) и Элем Климовы
Большой разговор на страницах нашего журнала с этим бывшим известным десятиборцем и прыгуном в длину, возглавившим в 80-х годах минувшего века Федерацию спортивного кино СССР, состоялся пять с лишним лет назад (Андрей Баташев. «Герман Климов. О времени, спорте и кино…», «ФиС», №11, 2017). Сравнивая прошлое с настоящим, Герман Германович, в частности, тогда сказал: «Сейчас всё другое: покрытия, шиповки, методики подготовки и, конечно же, медицина. А о фармакологии, которая сегодня стала постоянной спутницей профессионального спорта, мы и понятия не имели. Нам давали только поливитамины: желтые такие шарики.
Тренировались же мы так, как Бог на душу положит. А своему тренерскому искусству наши наставники учились в процессе работы с нами.
То же самое происходит и в кино. Сейчас оно развивается за счет высоких технологий. За последние годы никому из кинематографистов не удалось проникнуть в глубь человеческой души и открыть в нас, людях, что-то новое. Успеха же добиваются за счет невероятных съемок, внешних эффектов, словом, того, что я бы назвал машинерией».
У Германа Климова осталось два десятка сценариев, которые, будем надеяться, еще дождутся своего часа. В этом номере «ФиС» мы публикуем начало одного такого его сценария — о встрече со старшим братом на сборе легкоатлетов в Леселидзе. А так же знакомим читателей со стихами Германа Климова — автора поэтического сборника «Время дует в лицо», вышедшего в свет на его родине в Волгограде в 2011 году.
***
Исчезают друзья —
Просто нет их на свете.
Исчезает страна
И никто не в ответе.
А в ответе лишь я — за друзей, за страну.
И никто никогда не отменит вину.
А в ответе лишь я, да и ты, да мы все,
Что сберечь не смогли, будто жили во сне.
***
Время дует в лицо,
За спиной улетает,
Унося всё с собой,
Словно палые листья:
Жесты, крики и шепот,
И дела и поступки,
Города и событья,
Всевозможные страны,
И любовь и разлуки,
Размыкая нам руки,
И друзей и родных,
Вместе с сердцем моим.
Лишь земля всё там же —
На своем месте —
На солнечной орбите.
Крутится, вертится…
Всё ей нипочем:
Материки и океаны,
Реки и горы —
Всё при ней.
Навсегда.
Потому что в сферах,
Где она вращается,
Времени нет.
***
Отдайте мне мою страну!
Верните вечную весну.
Верните детство, двор, ребят
И сталинградский зоосад.
Верните Волгу — ту, мою,
Где я на палубе стою,
Где рыба плещет на волне
И юный брат идет ко мне.
Верните мне отца и мать —
Я не могу до смерти ждать.
Не то я время разверну
И всё себе я сам верну.
Удивительные, пронзительные стихи — человека и гражданина!
Сергей ШМИТЬКО
Герман Климов в молодые годы...
... и в наши дни.
Герман Климов. Когда мы были вместе
Фрагмент из сценария фильма о спорте (основано на реальных событиях на 99,3%)
Вспыхнул во тьме киноэкран, зазвучала бравурная музыка. «Советский спорт» — вывели огромные буквы и следом: «1971 год» и ниже — «№ 3».
Затрепетали на ветру спортивные флаги, рванули на финиш спринтеры, взлетели прыгуны, гимнасты, конькобежцы вошли в поворот, за ними мотоциклисты, прыгуны на лыжах полетели...
Пошел первый сюжет киножурнала про горнолыжников на горе «Чегет». Кинозал был небольшой, сквозь зашторенные окна пробивался яркий свет дня. Зрители — около сотни молодых ребят и девчат — кто смотрел на экран, кто переговаривался, кто-то только входил, хлопая дверью.
Меж тем штангист Алексеев бил на экране мировые рекорды. В бассейне показывали класс подводного плавания...
Зал оживился, когда на экране зажглось название последнего сюжета: «Международный зимний турнир легкоатлетов».
Московский Дворец спорта, полностью заполненный болельщиками.
Летят спринтеры...
Барьеристы...
Каждый забег — взрыв эмоций в зале.
— Вон он я!
— Ага, предпоследний.
400 метров легко выигрывает Вера Попкова, о чем и сообщает диктор.
— Молодец, Вера!
— Вера, ты тут?
Летит ядро, пущенное Антониной Ивановой, а через секунды она уже на пьедестале.
— Ну кто бы сомневался!
Высоту 2 м 21 см берет Юрий Тармак. На нем белая майка с буквой «Д».
— Наш, динамовец.
— Да он здесь! Эстонцы сегодня приехали.
— Где?
— На обеде я его видел, третий компот пьет.
Журнал закончился, но экран, едва погаснув, зажегся вновь: «Фанфан-тюльпан». Радостный гул в зале сменился свистом.
— Ну сколько можно!
Я встал (а сидел я с краю, в предпоследнем ряду) и вышел из зала.
— Леселидзе — первая абхазская деревня за пограничной с РСФСР рекой Псоу, была самой известной спортивной базой страны. Здесь, на моей памяти, тренировались самые знаменитые футболисты и штангисты, борцы и гимнасты, теннисисты и легкоатлеты. В ту апрельскую субботу я искал директора базы Автандила Ивановича. Он стоял возле свежепостроенного четырехэтажного корпуса с видом глубокого удовлетворения и даже гордости на упитанном сорокалетнем лице.
— О, Автандил Иванович! — радостно приветствовал я его. — А я вас везде ищу.
Он не глядя пожал протянутую мной руку.
— Я вам уже говорил, что завтра приезжает мой брат, известный режиссер, как насчет номера ему, он заплатит...
— Нету, — ответ был сухим, а взгляд отстранен.
— Как... вы говорили, что есть.
— Этот люкс я держу для Павлова, министра спорта, — сказал он значительно и даже угрожающе.
— Он что, приезжает?
— Пока нет, но кто знает, — и он перевел свой горний взгляд на горные, снежные вершины.
— Так это... что мне делать?
Он пожал плечами. Я помялся и отошел в растерянности. Мы с братом недавно закончили фильм о спорте и теперь писали комедию по мотивам русского фольклора. Я продолжал меж тем тренироваться и выступать, и потому он летел сюда.
Бредя по аллее, я увидел идущих мне навстречу приятелей: Мишу Пипия, красавца, барьериста на 110 метров, и прыгуна тройным Юру Безуглова. Юра шел, ни минуты не переставая тренироваться, пружинисто толкаясь стопой, отчего казалось, что его кто-то поддергивает сверху на ниточках. Я тотчас перешел на такую же походку. Юрий насупился и пошел обычным человеческим шагом.
— Ты чего дразнишься? — хмуро спросил он.
— Я не дразнюсь, я подражаю. Тоже хочу стопу подкачать.
— А зачем тебе? — ухмыльнулся он. — Ты уже вроде всего достиг в меру твоих сил, да и свое отпрыгал.
— Далее звучит похоронный марш, — засмеялся я.
— Да, — не сдавался Юрий, — далее по имени-отчеству. Как твое отчество?
— Так же.
— Надо же — и тут повезло!
— А в чем еще?
— Ну, с братом повезло.
— Это правда, — сказал я серьезно.
Тут я заметил, что неподалеку мнутся, но не решаются подойти две молоденькие девушки, прыгуньи в длину. Обе из Ленинграда: красавица Ира и рыженькая, стеснительная Надя. Я вопросительно глянул на них.
— Вы нас не выручите? — подходя, спросила Ира. — Завтра воскресенье, и к нам подруги приедут до сборов в Адлере. Вот мы купили вина у тети Тани, — она кивнула на небольшую темную канистру в своей руке, — а нести ее в корпус нам как-то неловко...
— Нет проблем! — Миша галантно подхватил канистру. — У тети Тани всегда честная «изабелла».
По дороге нам встретилось всего несколько человек, вполне к нам безучастных. Все вместе мы поднялись на третий этаж, Ира отперла дверь и жестом пригласила войти. Комната была просторная, светлая, две кровати аккуратно застелены. Миша поставил канистру на стол, и мы, было, двинулись на выход, но тут голос подала Надя.
— Может, попробуете? — робко попросила она, — а то мы не разбираемся в вине.
— Нет проблем, — усмехнулся Миша, отвинчивая крышку на канистре.
Мы присели на стулья у стола, появились три чашки, которые Миша тотчас заполнил наполовину тягучим, почти черным вином.
— Какой запах, а?! — восхитился я.
Мы едва пригубили, как события стали развиваться с немыслимой скоростью. Юрий вдруг вскочил и, как ошпаренный, вылетел из комнаты.
Мы удивленно переглянулись, но наше удивление длилось всего несколько секунд: дверь, едва захлопнувшись, вновь распахнулась, и в ее проеме возникла долговязая фигура Николая Семеновича Кудрика, начальника сборов. Он с ужасом глянул на канистру, на чашки с вином, глаза его налились яростью.
— Все, кто в этой комнате! — выкрикнул он фальцетом. — Все до одного! Вон со сборов! Чтобы завтра духу вашего не было!
И он так же внезапно исчез, хлопнув дверью.
Мы сидели, потрясенно онемев... Первой начала плакать Надя, всё безутешнее. Захлюпала и Ира, закрыв лицо ладонями.
— Меня ведь в институте отпустили на эти сборы, а теперь бумага туда придет... За пьянство! — взрыднула она.
— Ну, ну, — успокаивал я ее, — что ты, Семеныча не знаешь? Покричит, попугает и отойдет. Ничего не будет. Я вот сейчас к нему пойду...
Едва я направился к двери, как она распахнулась одновременно с гулом взволнованных голосов: прибежавшие на крик спортсмены сочувственно переговаривались.
— Я ведь даже не попробовала! — выкрикнула сквозь слезы Надя.
— Ваша комната смежная с холлом, — горячился здоровый, выше всех на голову метатель, — ясно, что кто-то ему стукнул, вот он и заглянул с общего балкона!
— Всё понятно! — сказал Миша с горечью. — Юрка сидел лицом к балкону и увидел Семеныча.
— Гарун бежал быстрее лани! — выкрикнул кто-то.
Больше всех волновался Гриша Гаспер, сорокалетний врач команды:
— Это что же такое! За что?
— Вот ты, как врач, зафиксируй, — обратился я к нему, — я пьян?
— Ни в коем случае! Ни в одном глазу! — и он для верности глянул мне в глаза. — Могу где хочешь подтвердить! Да и потом тебя-то он вряд ли решится... Хотя... — он задумался, потом прищурился, огляделся и хмыкнул: — А ведь очень может быть, что всё это из-за тебя...
Последние слова он сказал тихо, только мне, но тотчас замахал руками: — Ну это я так, так... — отвернулся и как-то бочком, бочком исчез.
Я вернулся в комнату и увидел сквозь приоткрытую дверь туалета, как Надя, горестно подрагивая плечами, выливает вино из канистры в унитаз.
— Ну это зря, — пробормотал я, — чего уж теперь...
Меня разбудил стук в дверь. Я открыл глаза и увидел Гришу Гаспера.
— Тебя всё-таки выгнали со сборов, — сказал он трагическим голосом. — Всех вас выгнали.
Я открыл дверь кабинета начальника сборов и увидел Кудрика, сидящего за столом. Вид его был непреклонен, он скользнул по мне взглядом и снова опустил его...
— Тебе чего?
Я понял — решение принято, поэтому стоял и молча смотрел на него. Он слегка усмехнулся. Я тоже — в ответ.
— Девочки совершенно ни при чем, — сказал я.
— Ну, конечно, они и пить не собирались.
— Может, и не собирались, они подруг ждали.
— Ну, хватит! — Кудрик вдруг стукнул кулаком по столу. — Хватит мне молодежь спаивать! Вино им принес? Принес!
— Николай Семенович, — сказал я укоризненно, — ну чего вы?
— Чего?
— Ну как... не родной.
Он округлил глаза от неожиданности.
— Ведь пятнадцать лет вместе.
— Каких пятнадцать?
— Ну с «Юного динамовца». Чего только не было! Вот брат сегодня приезжает, что я ему скажу?
— Всё! — хлопнул он ладонью по столу. — Разговор окончен!
Брата я встречал в аэропорту Адлера. Он был на восемь лет старше меня, высокий, по-спортивному стройный, он шел ко мне, с сумкой через плечо, белозубо улыбаясь. Обнялись.
— Ну, как дела? Всё в порядке?
— Да, всё в порядке, меня со сборов выгнали.
— Да? — поднял он брови. — Как интересно. Ну, рассказывай.
Дорога кружила по предгорьям с проблескивающим внизу морем.
— Дело, думаю, вот в чем, — говорил я. — В прошлом году вышло негласное постановление об омолаживании сборных, граница — 28 лет. А мне 29.
— Да-а, — посочувствовал брат, — пенсион.
— На первенство страны меня взяли третьим номером за Москву, на подстраховку, я ведь почти уже не тренировался.
— Ну да, мы полтора года фильм делали.
— А я возьми и прыгни дальше всех.
— Я помню — полный фурор!
— Шок!
Таксист с интересом оглянулся на меня.
— Ну, ты тоже хорош, — усмехнулся брат. — Зачем было так далеко прыгать? Тебя разве не ознакомили с постановлением?
— Так я же говорю — случайно.
— Жалкий лепет оправдания.
— Так вот, приезжаю в Москву, а меня с зарплаты сняли, еще до чемпионата. Пришлось возвращать скрепя сердце.
— Считай, это ты им в душу плюнул.
Помолчали.
— Ну, вот что, — решил брат, — тренируемся, как ни в чем не бывало! Это ведь не могут запретить?
Я рассмеялся:
— Это — нет!
— Ну а вообще — как там жизнь, на базе?
— Бьет ключом!
Подготовил Сергей ШМИТЬКО
Фото из архива «ФиС»
