Самый успешный капитан в истории сборной СССР (выводил на лед советскую дружину на пяти победных чемпионатах мира, два из которых проводились в рамках Олимпийских игр) Борис Майоров не раз говорил, что в детстве и ранней юности его кумиром в хоккее был Всеволод Бобров, со дня рождения которого 1 декабря исполнилось 100 лет.
Всеволод Михайлович Бобров и Николай Петрович Старостин. Великие люди советского спорта.
Фото Юрия Соколова
Предполагал ли тогда Майоров, что со временем станет преемником кумира в роли капитана чемпионской команды? И может, не случайно всю свою карьеру, как в родном «Спартаке», так и в сборной страны, Борис Александрович провел под девятым, «бобровским» номером?
— Преемником Боброва в качестве капитана сборной я, строго говоря, не был, — уточняет Борис Александрович. — Капитанская повязка от Всеволода Михайловича перешла к Николаю Сологубову, и с ним команда трижды выигрывала европейское «золото», столько же раз становилась вице-чемпионом мира, поднялась и на олимпийский пьедестал. А это тоже достижения немалые. Хотя, разумеется, все мечтали о большем.
Что же касается «бобровского» номера, то это просто совпадение. Тогда принято было правому нападающему первой тройки давать «семерку», центральному — «восьмерку», левому — «девятку», которая мне и досталась в точном соответствии с занимаемым на площадке местом. И мне даже в голову не приходило искать параллели с великим форвардом.
Бобров-игрок производил на меня неизгладимое впечатление. Я восхищался его мастерством! С 1952 года в оба глаза наблюдал за ним на тренировках на стадионе ЦДКА в Сокольниках — между четвертым и пятым Лучевыми просеками. В 1959 году на том месте были сооружены два выставочных павильона парка со стеклянными 15-метровыми стенами.
Но одно дело — наблюдать за человеком со стороны, другое — работать вместе с ним, точнее — под его руководством. А Бобров четыре года возглавлял хоккейный «Спартак».
Едва завершив карьеру действующего игрока, я в содружестве с журналистом Евгением Рубиным рассказал о Всеволоде Михайловиче на страницах книги «Я смотрю хоккей». Много воды утекло с тех пор — больше полувека минуло. Менялись руководители страны, приоритеты в жизни, в том числе — спортивной. А я и сейчас готов подписаться под каждым словом, сказанным в той книге о великом спортсмене и наставнике.
До чего же разные люди наши тренеры! Более разных трудно было бы найти, даже если искать специально.
Я не могу представить и Чернышева, говорящего громко, как Тарасова, говорящего тихо. Я, кажется, ни разу в жизни не видел Чернышева выведенным из состояния душевного равновесия, даже в минуты тяжелых поражений его команд — «Динамо» или сборной. Тарасова никогда не видал спокойным, даже когда ни обстановка, ни время дня не давали никаких поводов для волнений. Ни на кого не был похож и Бобров.
Я совсем не компетентен в вопросах юриспруденции, но думаю, что профессия тренера в те годы была единственной «беззащитной» профессией в нашей стране, где закон стоял на страже интересов трудящегося человека.
Вот и бывший наставник «Спартака» Александр Никифорович Новокрещенов, впервые выведший нашу команду в чемпионы, сменил потом (не по своей, конечно, воле) не один клуб, а затем обосновался на скромной должности второго тренера московского «Локомотива», должности, которая хоть и не сулит славы и лавров, но зато и не угрожает ее владельцу крупными потрясениями.
Некоторое время после ухода Новокрещенова в «Спартаке» не было главного тренера, а потом в разгар сезона он наконец появился. К счастью, судьба не отвернулась от нас, хотя могла бы: к нам ведь пришел новичок, человек, впервые решивший испытать свои силы в амплуа хоккейного тренера, хотя как спортсмен он снискал себе всемирную славу. Короче, пост главного тренера «Спартака» занял Всеволод Бобров.
На меня, как, уверен, на любого из нас, весть о том, что нас будет тренировать Всеволод Бобров, произвела потрясающее впечатление. Он успел стать легендарной личностью, еще будучи действующим спортсменом. Ну, а когда оставил и футбол и хоккей, его имя, как водится, обросло новыми легендами.
Встречи с ним я ждал с большим волнением. А состоялась она в более чем будничной обстановке, в коридоре сокольнического катка, и несколько разочаровала меня. «Спартак» вместе со своим новым тренером уезжал на матчи в Ленинград, а наша тройка задерживалась на день в Москве: нас, как прочих победителей Олимпиады в Инсбруке, ждал правительственный прием.
— Смотри, не очень там празднуйте, — вот первые слова, с которыми обратился ко мне Бобров.
Я тогда ничего ему не ответил, но обиделся. О том, как серьезно относимся мы к спортивному режиму, знали все. «Разве он не мог, прежде чем принимать команду, навести справки!» — подумал я. И только позже понял, насколько прав был в данном случае тренер. Пока он сам не узнал каждого из нас, не познакомился со всеми как следует, все мы для него были равны, независимо от спортивного звания, прошлых заслуг и репутации.
В Ленинграде, где состоялись наши первые занятия и матчи при новом тренере, мы с удивлением увидели, что и на тренировках, и на играх он стоит в стороне, не давая указаний, не делая замечаний, ни во что не вмешиваясь. Он исподволь присматривался к нам и составлял предварительное мнение о каждом.
И потом, приступив к исполнению своих обязанностей, Бобров не стал, по примеру многих своих коллег, ничего крушить и ломать сразу, меняя всё, что было установлено его предшественниками. Он вводил свои порядки спокойно, незаметно и постепенно. Он терпеливо и неназойливо занимался нашим тактическим и техническим образованием, ликвидируя весьма значительные пробелы и в том, и в другом.
Точно так же присматривал и подбирал он для своей команды игроков, которые могли бы вместе с ветеранами вступить в равноправный спор с ЦСКА и московским «Динамо» за первенство. Он не гонялся за именами, его не интересовали звезды сегодняшние. Он безошибочным взглядом оценивал, на что способен никому не известный мальчишка, и приглашал подходящего в команду. При этом он ни разу не промахнулся. Чутье на таланты у него поразительное. Он взял в «Спартак» восемнадцатилетних Евгения Зимина, Владимира Мигунько и двадцатилетнего Александра Мартынюка. Если о первых двух много говорили как об интересных хоккеистах и тогда, когда они играли в «Локомотиве», то на нападающего «Крыльев Советов» Мартынюка никто не обращал внимания. Это настоящая находка Боброва. Любопытно, что его талант расцвел по-настоящему уже после того, как Всеволод Михайлович перестал работать в «Спартаке».
Но далеко не всегда Бобров действовал исподволь. Когда требовала жизнь, он был смел, решителен и готов к риску.
Вернулся в Москву из Куйбышева после службы в армии молодой вратарь Виктор Зингер. Когда-то он занимался у нашего второго тренера Бориса Ивановича Афанасьева. Тот порекомендовал его Боброву.
— Способный парень? — спросил Бобров.
— Был способный, — ответил Афанасьев, сам некогда известный вратарь. — Надо попробовать.
До конца сезона оставался месяц, и «Спартак» претендовал на медали. Но молодой вратарь не мог ждать ответа до осени. И в очередном матче он занял место в спартаковских воротах. Так появился у нас в команде знаменитый впоследствии хоккейный голкипер Виктор Зингер.
По доброте Бобров не уступал своему предшественнику. Он мог расшибиться в лепешку, обить пороги всех учреждений, всех инстанций, если надо помочь игроку — обеспечить его ребенка детским садом, или самого — путевкой в дом отдыха, или квартирой, если тот нуждается в улучшении жилищных условий. Попроси у него взаймы любую сумму денег, и можешь не сомневаться — отказа не будет. Он и не напомнит никогда о долге.
Однако в доброте своей он отличался от Новокрещенова. Интересы команды в целом были для него превыше всего, и тут он готов встать на горло своей доброте. Он безжалостно отчислил двух неплохих ребят и сильных защитников, двух старых спартаковцев, когда убедился, что иным способом не вернешь их на путь истинный: они не раз подводили команду после тайных попоек. Мы попали в критическое положение: у нас осталось всего четыре защитника, но и это не остановило Боброва.
Так, рукой уверенной и неторопливой, создавал тренер команду, которая так же уверенно и неторопливо, но неотступно шла вперед, ко все более трудным вершинам. 1964 год — третье место, 1965-й — второе, 1966-й — снова второе, наконец, 1967-й — первое. Причем это первое место — самый яркий успех «Спартака» за всю его историю: мы обеспечили себе золотые медали задолго до окончания чемпионата.
Но, наверное, даже не это главный итог работы тренера и команды. Важнее, видимо, то, что отныне и надолго, быть может навсегда, мы встали в один ряд с ЦСКА, открыв таким образом новую эпоху в истории советского хоккея, эпоху двоевластия, которое пришло на смену безраздельной гегемонии одной команды.
Нет, не простая удача или стечение обстоятельств стали причиной наших успехов. И их нельзя отнести только за счет вдохновения или клубного патриотизма. Мы стали серьезной командой, в которой опыт и традиции ветераны передают талантливым новобранцам. Многие спартаковцы, представители разных поколений, либо входили в сборные команды, либо серьезно претендовали на место в них.
В те годы мы трудились изо всех сил и на летних предсезонных сборах, и зимой на льду. И никто не мог пожаловаться на усталость или сфилонить — стыдно было: Бобров везде был с нами — и во время кроссов, и на гимнастических снарядах, и на льду. Играть с ним на тренировках было необычайно интересно. Тут он был во всех отношениях наравне с нами. И, бывало, кто-нибудь, я, например, кричал ему точно как в матче Женьке Зимину:
— Куда ж вы пас отдаете?! Не видите, что ли? Смотреть надо. А то портите только…
— Ну ничего, ничего, исправлюсь, — отвечал он и продолжал играть, стараясь вовсю.
Вот тогда, на тренировках, я понял, откуда бралась его феноменальная результативность. Он обладал каким-то сверхъестественным чувством гола. После его удара шайба или футбольный мяч вроде и летят-то не очень шибко, но обязательно попадают в незащищенный угол ворот. Всякий раз кажется, что ему просто везет.
Его уход был для нас трагедией. И винить-то нам было некого, кроме самого своего кумира. Его не уволили, он ушел сам, по собственному желанию без всяких кавычек. И мы были обижены страшно. Но когда страсти улеглись, я понял, что поступил он так, как должен был поступить. Его пригласили в ЦСКА, в тот клуб и ту футбольную команду, где прошла вся его спортивная жизнь. А разве я не возвратился бы в «Спартак» откуда угодно?
И всё же я думаю, что Всеволод Михайлович одновременно с удовольствием и с сожалением возвращается мыслями к тем годам, что провел вместе с нами. Хорошее время вспоминать приятно, грустно только, что оно прошло… Никогда не забуду, как прощался Бобров с командой, как дрожал его голос и как стояли слезы в глазах этого отнюдь не сентиментального человека. Да и многие из нас вслед за своим тренером подозрительно зашмыгали носами.
Сергей ЧУЕВ
