В прошлом номере я начала знакомить читателей «ФиС» с книгой «Человек бегущий», написанной страстным спортсменом-любителем — бегуном, велосипедистом, лыжником и триатлетом Сергеем Медведевым. Думала ограничиться одним номером, но потом поняла, что не получится. Слишком много серьезных вопросов затрагивает автор, надеясь, что и его читатели задумаются над ними, хотя ответить могут иначе.
Кроме того, это просто увлекательная и познавательная книга, написанная прекрасным русским языком. С удовольствием ее перечитываю, и удовольствие усиливается от того, что читаю я с повышенным вниманием, вдумываясь в каждое слово, каждую фразу, выбирая, что именно стоит процитировать в журнале, а цитировать хочется всё!
Месяц назад я остановилась на словах Сергея о том, что он во время тренировок сливается с природой, превращаясь в существо, сотканное из мышц и ощущений. Развивая эту мысль, он далее пишет: «В моих занятиях мне так важна природа, открытое небо, отсутствие крыши над головой. Я много раз пытался приучить себя к упражнениям в тренажерном зале, хотя бы в межсезонье, но всякий раз после пары занятий сбегал обратно на улицу.
Единственное исключение — бассейн зимой и весной и велостанок дома. При первых признаках весны я вытаскиваю на улицу велосипед, а после майских праздников выхожу на открытую воду, в окрестные озера и водохранилища: после плавания в норвежских фьордах температура воды выше 10° кажется мне терпимой».
Раз уж я решилась в прошлом номере сравнивать образ жизни и мыслей Сергея со своим, то продолжу. Я тоже не люблю заниматься фитнесом дома. Велостанка у меня нет, зато есть два степпера — один простой, другой поворотный. Предполагалось, что в слякотную, ненастную погоду я буду заниматься на них. Но нет — степперы обычно простаивают, потому что мне на улице в любую погоду лучше, чем дома!
И еще важные, по-моему, слова Сергея: «По той же причине, ради общения с природой, я принципиально не беру с собой на тренировку телефон и наушники и не понимаю тех, кто их носит во время пробежки. Мы выбираем полчаса, час, чтобы быть наедине с собой и окружающей средой, так зачем же в этот час заливать себе в уши информацию? Не лучше ли слушать ритм собственных шагов, шорох подошв по асфальту, хруст гравия, скрип снега, треск первого льда на лужах, шелест листьев или же, наоборот, гулкую, объемную пустоту осеннего леса?»
Да, согласна с Сергеем — лучше слушать естественные звуки природы, от щебета птиц и шума ветра в кронах деревьев до звука своих шагов и скрипа лыж на обледенелой лыжне. А что на ходу думается лучше, то в этом я много раз убеждалась: напишу, например, очередной текст в «ФиС», прочитаю, кое-что подправлю. Но что-то не позволяет его завершить. Ухожу в лес и там обдумываю на ходу, что именно надо переписать, добавить или убрать. Прихожу домой — и остается только внести исправления в текст, нажать «сохранить», потом «отправить».
Задавая себе главный (в рамках данной книги) вопрос, также упомянутый мною в прошлом номере: зачем он всё это делает — усиленно тренируется, сократив время сна, участвует в соревнованиях, Сергей добавляет: «Ведь все трассы пройдены и знакомы до каждого поворота, медали финишера уже не радуют и привычно складываются в обувную коробку, тускло поблескивая металлоломом давно забытого тщеславия».
Он даже признается: «Бывают предательские мысли во время гонки — когда ты выдохся, не рассчитал с темпом, не поел вовремя, ноги ослабли, тело охватывает дрожь, а бежать или ехать тебе еще десятки, а то и сотню километров, и ты отчетливо понимаешь, что следующие несколько часов превратятся в физическое и моральное мучение; но сойти с дистанции нельзя: DNF(didnotfinished), то есть отметка в протоколе “не финишировал” — это не вариант. И ты продолжаешь двигать вперед свою тушку деревянными ногами, растягиваешь сведенные судорогой мышцы, и в этот момент ты проклинаешь себя, свои занятия и этот спорт, которому отдано всё твое нерабочее время, все выходные и отпуска, в ущерб карьере, личной жизни, здоровью, наконец, и ты говоришь себе “никогда снова”, ты клянешься завязать со спортом и начать жить, как все, спать по выходным до полудня и ездить в отпуск на пляж».
Своим спортивным травмам и тому, как несмотря на них он оставался в рядах «финишеров» и заканчивал дистанцию (которую, по-моему, и без травм трудно закончить!), Сергей посвятил отдельную главу«История болезни».
И всё же Сергей признается: «Но когда ты финишируешь, то всё забываешь, готов проделать этот путь снова и снова и почти сразу регистрируешься на гонку следующего года. И опять встает тот же самый вопрос: зачем? В попытке ответить на него написана эта книга».
Я упоминала в прошлом номере, что книга «Человек бегущий» была задумана и написана во время первой волны коронавируса, когда все мы сидели дома. Сергей пишет: «Коронавирус не только усадил всех на изоляцию перед экранами компьютеров, но и поставил нас перед реальностью природы: он стал последствием расширяющегося вмешательства человека в окружающую среду. Зона контакта человека и живой природы опасно расширилась, и оттуда в цивилизацию стали всё чаще попадать новые патогены.
Мы на собственной коже начинаем осознавать пределы, которые окружающая среда ставит нашему расширению, колонизации планеты и истощению ее ресурсов. Ковид развернул нас и к собственной природе — мы осознали свою телесность и смертность, обратили взгляд на физиологию жизни, из существ социальных превратились в биологических, напряженно следя за состоянием своим и близких».
Далее он продолжает: «Тело — равноправная часть моей личности, оно имеет свою историю и свою память. Оно помнит десятки тысяч километров трасс, скрип пыли на зубах и кристаллы соли на коже, уколы мороза на щеках и холод дождя на плечах, оно помнит все падения и приступы “асфальтовой болезни”, как называют ее велосипедисты, все операции и реабилитации, и в итоге именно тело пишет историю моей жизни.
На бегу мыслей нет. Есть только чувства и ощущения. И есть счет, который размечает дистанцию. На бегу можно считать шаги, на плавании — гребки, на велосипеде — обороты педалей, но проще всего считать вдохи и выдохи. Со временем счет становится автоматическим, и движение превращается в медитацию: дыхание выключает сознание, растворяет твое “я” в окружающей среде».
Такому растворению в окружающей среде, погружению в историю с географией тех мест, по которым удалось пробежать, проехать и проплыть, и посвящена вся книга Сергея Медведева «Человек бегущий».
«Снега былых времен» — первая глава, самая поэтичная, самая теплая и нежная, потому что она — о детстве, родителях, лыжах, велосипеде, теннисе и о многом другом. Хотя название главы предполагает, что в ней речь идет о зиме, я всё-таки начну с ее летних фрагментов, раз пишу в летний номер.
Сергей пишет, что его главные велосипедные воспоминания детства связаны с отцом: «Я катался, сколько помню себя: по семейной легенде, как только с моего детского велосипеда сняли страховочные боковые колесики, я надавил на педали и, к ужасу взрослых, укатил прочь». Потом было велосипедное взросление — от детских до подростковых и совсем взрослых моделей во время дачных сезонов.
Но настоящие велосипедные туры начались у Сергея во время летних каникул в подмосковной Рузе, когда его отец, музыкальный критик, жил в Доме творчества композиторов и брал семью с собой: «С утра мы катались на лодке, и я греб вверх по течению до места, где река Руза впадала в Москву-реку, а на обратном пути складывал весла и плыл по течению, лежа на скамье и глядя на июльское небо с трехмерными кучевыми облаками, похожими на фантастических животных».
А по вечерам были дальние поездки на велосипедах по окрестным полям, навсегда отпечатавшиеся в детской памяти: «Вечерело, над полем начинали со свистом чертить стрижи, солнце неумолимо закатывалось за лес, на блеклом небе появлялся месяц. Мы усердно крутили педали в сизой полумгле, только поскрипывали на ухабах рама и пружины седла, да подрагивал звонок на руле.
Когда окончательно темнело, мы включали фонарики, питавшиеся от динамо-машины на вилке переднего колеса, и приезжали домой уже ночью. В окошке счетчика километров, будто в старом кассовом аппарате, выползали цифры, и однажды они показали вожделенную цифру 50 километров».
И всё-таки глава о детстве имеет зимнее название, и это не случайно. Наверно, любовь Сергея к северной суровой природе, к снегу началась тогда: «Каждый первый снег был для меня потрясением, да и остается важным событием и сейчас, почти полвека спустя. Природа готовилась к нему за несколько дней: пейзаж за окном расстилался серый, сухой, промороженный — земля словно отдала все свои долги и лежала спокойно, ожидая облачения в белые ризы.
Снег начинался после полуночи: я просыпался рано от непривычной белизны за окном. Была еще ночь, но с улицы лился мягкий свет: снег летел крупными хлопьями, заваливал сквер; сквозь белую мглу расплывчатыми радужными кольцами светили фонари наземной линии метро. Из форточки несло не холодом, а сладкой свежестью. Стоя на коленях на широком подоконнике, я прижимался носом к холодному стеклу и глядел на это чудо, пока окно не запотевало от моего дыхания».
Я, читая эти строки, вспомнила свое детское удивление: как я ложилась спать в темную ночь поздней осени, а просыпалась от белого зимнего утра, от света, проникающего в окно, — это выпал снег! Его было так много, что под ним была верхняя ступенька крыльца нашего дома, на месте натоптанных дорожек до колодца или сарая были высокие сугробы, а на ветвях сосен, подходивших к дому, лежали пышные снежные шапки.
Далее Сергей рассказывает о томительном ожидании: «Снега уже наваливало достаточно, чтобы появились первые сугробы, а карнизы оконных рам занесло. И вот наставало то самое 5 декабря, когда был намечен первый выход на лыжах. Мама собирала рюкзак с термосом и сменной одеждой, и мы с ней отправлялись к метро. Лыжи были ее стихией еще со студенческих времен — всех своих друзей, поклонников, а позже моего отца, мою бабушку и меня самого с пяти лет она заражала своим энтузиазмом и выводила на лыжню».
Читаю — и опять вспыхивают воспоминания. Ведь и меня мама приучила к лыжам, только не в пять лет, а гораздо раньше! Лыжи были и ее стихией, о чем она не раз писала в «ФиС».
Сергей пишет, как они с мамой ехали сначала в метро, потом на электричке до станции «Ромашково» среди многочисленных лыжников. Так это же хорошо знакомые мне места! Этот ромашковский лес — часть лесничества, в котором работала моя мама, по этим сосновым просекам она ездила на велосипеде к местам работы, а зимой мы по ним каталась на лыжах. Только нам не надо было ехать до них на электричке — мы жили в этом лесу, а лыжня начиналась от нашего крыльца.
И вот это — ромашковский лес и лыжи вместе с мамой — то, что больше всего объединяет нас с Сергеем. А также его слова, под которыми я готова подписаться: «Вспоминая сейчас эти дни, когда я стоял на пороге взрослой жизни, думаю, что у меня, наверное, было счастливое детство, хотя и не знаю, по какой шкале мерить счастье. Одно я понял точно — кроме книг и мыслей, которые они рождают, кроме юношеских текстов, которые я писал десятками страниц, захлебываясь словами, кроме осознания конечности бытия, своего и своих близких, которое в этом возрасте уже пришло и было пережито и принято как неизбежность, — мне было дано еще собственное тело, которое может перемещаться в пространстве на многие километры, дана радость движения, что искупает все жизненные проблемы и невзгоды».
Ирина УТКИНА, кандидат биологических наук