Елизавета Кожевникова оставила яркий след в мировом лыжном спорте. У нее две олимпийские медали в могуле: серебряную она выиграла в 1992 году в Альбервиле, бронзовую — в 1994 году в Лиллехаммере. Затем были: длительный и успешный период журналистской работы на канале НТВ+, выпуск книги «Горные лыжи с самого начала» и… учеба в Институте психоанализа.

2020 5 kozhev1

Последние четыре года первая отечественная олимпийская медалистка в фристайле работала спортивным психологом со сборной России по керлингу, с гонщиками команды «Газпром-Русвело» и многими другими профи.

Корреспондент журнала «Физкультура и спорт» поговорил с Елизаветой о том, почему она вдруг решила попробовать себя в новом качестве, о трудностях работы спортивным психологом и о причинах непопулярности этой профессии в России.

2020 5 kozhev3

Елизавета Кожевникова на Олимпийских играх в Лиллехаммере

— Признайтесь, Лиза, профессия психолога идеально легла на ваш характер. Просматривала сейчас ваши старые интервью, еще в качестве спортсменки, и в вас уже тогда проскальзывало желание покопаться в себе, посмотреть на мир другими глазами, разобраться в событии от и до.

— Думаю, что профессия психолога из этого выросла, конечно.

— Однако вы свою жизнь после спорта довольно уверенно начали с журналистики. Как к психологии пришли?

— Я всегда очень любила журналистику. И до сих пор ее люблю. Просто волей судьбы сейчас мое присутствие в ней сжалось до комментаторской работы. А желание стать психологом появилось тогда, когда я поняла, что есть некий алгоритм, который позволяет функционировать эффективно. Я чувствовала, что в одних и тех же ситуациях, что в спорте, что в журналистике, появляется блок, и я ломалась. Заметила, что если «перелезть» через это сопротивление, то всё начинает работать. Захотелось рассказывать об этом атлетам. Пошла учиться, чтобы лучше понять структуру и найти нужные слова.

А дальше — как рисование на воде: в момент рисования всё уже исчезает. Каждый раз, когда я находила ответ на какой-то свой вопрос, жизнь менялась и оказывалось, что ответ уже неактуален. Пришла к пониманию, что бессмысленно искать эталон, с которым себя нужно сравнивать и под который нужно себя подгонять, что вся идея жизни — в самом ее процессе. И нужно не бороться со своими несовершенствами, а при необходимости на них опираться, брать из них ресурс. Нужно ценить жизнь и относиться с благодарностью ко всему, что она нам предоставляет.

А совсем уже четко психологическая линия выделилась в моей жизни после того, как случились мощные изменения в семье. На тот момент я уже интуитивно понимала, что всё, что со мной происходит, это отражение каких-то моих поступков, заблуждений, страхов. Плюс ко всему я видела, насколько тяжело переживает развод моя дочь — она на тот момент только входила в подростковый возраст, и мне очень хотелось облегчить жизнь прежде всего ей. Так обычно и происходит: пытаешься помочь другому, в итоге лечишь себя.

Крутой разворот. Страшно было?

— Скорее, очень напряженно. Много ответственности, боялась допустить ошибку. Многие ведь представляют работу психолога, исходя из сложившегося стереотипа: вот сейчас мы в вас что-то поправим и запустим мотор по новой. Нет, я же понимала, что работать предстоит с живым «материалом», с такими же, как и я, профессионалами, у которых к тому же возникли проблемы. Это как операция на живом сердце.

Но потихоньку я научилась принимать и переживать сложные ситуации. Если принимать их неизбежность, можно приноровиться их «удобнее» переживать. Ведь «правда» и в том, как много мы прилагаем усилий, чтобы избежать в своей жизни страха и всевозможных рисков. Избегая неприятностей, мы именно в них и вляпываемся.

2020 5 kozhev2

А так Елизавета выглядит сегодня

Как это всё применительно по отношению к спорту?

— Ну, во-первых, нужно понимать, что между понятиями «я» и «мой результат» нет знака равенства. Если я выступаю плохо, это не значит, что я плохая и надо себя критиковать. А во-вторых, надо учиться не подавлять дискомфорт, а адаптироваться к нему, сохранять фокус на центральной задаче.

Наш разговор со спортсменами часто начинается с диалога: «От чего ты защищался, чего ты хотел избежать?» — «Поражения и того, что меня выбросят из команды». — «И где ты сейчас?» — «Я проиграл, не тренируюсь вместе с командой».

С моим собеседником случилось именно то, чего он боялся. Поэтому я всегда говорю своим спортсменам: не нужно избегать трудных ситуаций. Проживайте по полной то, чего хотите избежать! В тренировочном формате можно создавать этот дискомфорт искусственно, делать это системно на протяжении всей карьеры. Это такой ключик, который, как в сказке про Буратино, открывает дверь в «другую жизнь». И когда спортсмены пробуют следовать этим принципам, они возвращаются на следующую сессию и говорят: «Вау, это работает!»

Путь от спортсмена до спортивного психолога — редкость в нашем спорте. Да и вообще, если посмотреть, сама эта профессия всегда была слабым звеном в отечественном спорте. Как вы думаете, почему?

— На этот вопрос я могу отвечать долго, потому что это та самая точка, где «собака порылась». (Улыбается.) Начну с того, что при нашей системе спортивной подготовки, когда специализация наступает очень рано — в пять-шесть лет, а иногда и в четыре года, ребенок с детства переживает огромные нагрузки. Он не может ее переработать еще неразвитой психикой и запоминает ее как травму. Потому всю жизнь он будет сопротивляться нагрузке и соревновательному стрессу.

Кроме того, чтобы выдерживать эту нагрузку, у спортсменов развивается защитный механизм — диссоциация, способность отключать чувства. В будущем это делает спортсменов очень невосприимчивыми к психологическому образованию и к освоению ментальных навыков. То есть в такой системе подготовки совершенно здоровый атлет скорее исключение. Большинство имеет личностные нарушения. Например, защитная реакция на нагрузку. В подкорке уже сидит, что нагрузка — это тяжело, это больно. Спортсмен испытывает дискомфорт, автоматом начинает сбрасывать нагрузку. Его не научили выдерживать аффект, запускающий сброс. Значит, уже есть серьезные предпосылки к тому, что атлет будет дисфункциональным. Это ошибка в «прошивке». И нам надо ее чинить прямо на ходу.

Есть среди тренеров и спортсменов одно предубеждение: когда подключается психолог, никаких изменений, кроме как в лучшую сторону, происходить не должно. И здесь моя святая обязанность сказать, что так не бывает. Изменения в худшую сторону неизбежны.

Иными словами — выздоровление наступает через обострение?

— Именно. Ухудшение состояния может длиться от нескольких недель до нескольких месяцев, но невозможно поменять заученные рефлексы, не столкнув атлета с негативными чувствами. Он должен «воткнуться» в эти неработающие механизмы, которые сделали его дисфункциональным, пролезть через этот отсек и научиться переживать эти эмоции и эти вызовы по-другому. Иными словами — сформировать иную поведенческую модель.

А что происходит на деле? В ответ на эти естественные правильные изменения люди начинают пугаться, они не понимают, что происходит, у них появляется агрессивная реакция: «Уберите этого психолога, с которым нам стало только хуже! Давайте вернемся к тому, что было, ведь три года назад это был чудесный мальчик!» И рассказывают о том, какие результаты этот мальчик показывал в 13—15 лет, то есть еще до кризиса.

Еще одна проблема состоит в том, что вся наша традиционная спортивная психология не учит принимать и переживать дискомфорт, а заставляет человека подавлять собственные страхи и эмоции. Оптимальное боевое состояние мы создаем таким способом, что «убираем» негативные эмоции. Мы «убираем» негативные мысли. Я не случайно ставлю эти слова в кавычки. Мы побуждаем спортсмена заниматься вот этим самым саморазговором — «я сильный, у меня всё хорошо», который якобы внушает уверенность в себе. Но когда спрашиваешь, верят ли они сами тому, что проговаривают, в ответ слышишь: «Нет».

Тогда в чем смысл этого саморазговора? Проблема усугубляется еще и тем, что у нового поколения атлетов (у так называемого поколения Z), очень высокая шкала требований к себе, они обычно перфекционисты, они очень эмоциональны. Поэтому этот подход больше не работает. Нельзя эти эмоции, переживания подавлять. Будет только хуже. Наоборот, необходимо заниматься выращиванием осознанности, выращиванием резистентности к этим плохим состояниям. Поэтому психолог смущен. В самом деле: он получил серьезное образование на уровне МГУ, с энтузиазмом берется за дело, начинает работать со спортсменом, а спортсмен выдает прямо противоположную реакцию: «Я еще хуже себя чувствую, я ночами не сплю. Посмотрите, как плохо начинаю выступать».

И тогда уже сам психолог начинает сомневаться: а правильно ли я делаю?

— Конечно! И в ответ на очередной наезд он начинает думать: «Пойду-ка я лучше лекцию почитаю, расскажу в теории, как и что надо делать». Вот поэтому у нас сейчас получается совершенно фантастическая по своему идиотизму ситуация: есть уйма уверенных в себе профессионалов-теоретиков, которые продолжают настаивать на традиционных, но, к сожалению, уже устарелых методах, а работать на практике боятся, потому как эти методы не приносят результата.

Что же делать?

— Единственное, чем ты можешь ответить, это своей идентичностью. То есть я сама на себе постоянно тестирую протокол работы. Я делаю то же, чему учу своих героев. Медитирую, загоняю себя в высокий пульс, лезу в страшные ситуации, не заедаю стресс мороженым. И получается всё это не всегда. (Смеется.) Но тогда мне понятно, что конкретно атлет переживает и как конкретно ему помочь.

Собственный спортивный опыт помогает разговаривать со спортсменом на одном языке?

— В этом смысле да, мне проще. У меня есть определенная платформа, от которой я отталкиваюсь, когда даю спортсменам слова и формулировки, на которые они опираются. Но опять же, одно дело рассказывать о личном опыте, другое — давать рабочие инструменты.

Вам-то они наверняка доверяют...

— Вовсе необязательно. Кто-то вовлекается сразу, а кто-то сопротивляется. У меня был случай, когда я работала с девочкой, которая подключилась к подготовке позже остальных, и потому пропустила вводный материал. Мы с ней начали работать — одна сессия, вторая, третья... Как-то по ходу разговора бросаю фразу: «И олимпийские медали выигрываются сами собой. Я тебе могу две такие показать». А у нее глаза на лоб: «У вас есть олимпийские мед-а-а-ли?!» (Смеется.) Для меня это прозвучало как комплимент. Она долго мне не доверяла, присматривалась и в итоге решила войти в эти отношения, но не потому, что я — атлет, а потому, что она уже видит меня с другого ракурса.

Конечно, я несу полную ответственность за те инструменты, которые даю, потому что они проверены мною на собственном опыте и уже на многих спортсменах.

Беседовала Оксана ТОНКАЧЕЕВА
Окончание следует

Подписка онлайн на печатную (бумажную) версию