Литературные страницы

Отблеск костра

В нашей журнальной рубрике «Литературные страницы» имя Юрия Валентиновича Трифонова (1925—1981) неразрывно связано с двумя его жизненными ипостасями — известный писатель и не менее известный спортивный журналист. Неразрывной эту связь можно назвать хотя бы потому, что он около двадцати лет был членом редколлегии журнала, редакция посылала его своим корреспондентом на крупнейшие международные соревнования. И первые рассказы Трифонова о спорте публиковались на страницах «ФиС», когда он был совсем молодым, но уже известным писателем, получившим Сталинскую премию по литературе в 1951 году за повесть «Студенты».

А как он стал болеть за московский «Спартак»? Об этом вспоминает его друг, тоже болельщик, но армейского клуба, поэт Константин Ваншенкин: «...Юрий Трифонов жил в середине пятидесятых на Верхней Масловке, возле стадиона “Динамо”. Начал ходить туда. Прибаливал (футбольный жаргон) за ЦДКА по личным мотивам. На трибуне познакомился с закоренелыми спартаковцами: И. Штоком, А. Арбузовым, начинающим тогда статистиком футбола К. Есениным. Они убедили его в том, что “Спартак” лучше. Редкий случай».

А спартаковский болельщик драматург Исидор Шток писал Юрию Трифонову так: «...мне очень приятно, что вы свое пятидесятилетие празднуете в обстановке всеобщего к вам расположения и признания. Кто-кто, а уж я знаю, как нелегок был ваш путь и в творчестве и в жизни вообще. Ну что ж, как говорится, худшее позади... Да здравствует “Спартак”, который на предпоследнем месте!»

Жена писателя Ольга Романовна Трифонова-Мирошниченко пишет: «Его книги переведены на все языки мира, потому что в них — вечные темы: любовь, одиночество, горечь от непонимания близких, страх смерти». И в другом месте ее воспоминаний о муже-писателе: «Что помогало выжить, выстоять? Любовь к спорту. Спорт был отдушиной в разреженной атмосфере времен. Стадион своим демократизмом как бы восполнял несправедливость окружающей жизни».

Я встречался и разговаривал с Юрием Валентиновичем в стенах редакции журнала «ФиС», но особенно запомнилась мне встреча с ним в Центральном доме литераторов, перед началом вечера, посвященного обсуждению его культовых повестей «Обмен», «Предварительные итоги», «Долгое прощание», вышедших в свет в начале семидесятых годов прошлого века.

Этот вечер проводился не в большом и даже не в малом зале ЦДЛ, а при ограниченном числе людей, всеми правдами и неправдами получивших возможность встретиться с автором. У меня же такой возможности не было, разве что поздороваться в холле с Юрием Валентиновичем перед самым началом вечера. Поздоровался. А он остановился, отвел меня в сторонку и спросил: «Ну как, будет чудо?»

Трифонов имел в виду назначение тогда хоккейного тренера Анатолия Тарасова главным тренером футбольного ЦСКА. И я стал излагать ему какие-то свои соображения об этом неожиданном для всех назначении, а Трифонов молча слушал, никуда не торопился, хотя к нему уже не раз подходили, не понимая, почему он остановился, когда собравшиеся ждут его с таким нетерпением. Дальше медлить уже было нельзя. Он спросил у меня: «А вы идете?» Я ответил, мол, мне это недоступно. Но всё-таки я попал на этот его вечер, меня провел на него Юрий Валентинович. Тоже редкий случай.

Сергей ШМИТЬКО

Юрий Трифонов. О спорте, о времени, о себе  

Выдержки из очерков, статей, размышлений   

Юрий Трифонов был спецкором «ФиС» на чемпионатах мира, Европы, летних и зимних Олимпийских играх

• «Что же такое спорт? Игра? Развлечение? Может быть, работа? Изнурительный труд? Искусство? Что-то вроде театра, цирка? А может быть, вот что — могучее средство воспитания молодежи? Пожалуй, да. Этого не отнимешь. Но почему же из-за этого средства воспитания миллионы людей как бы сходят с ума, делаются безумцами, возникают крупные межгосударственные конфликты и даже войны? Может быть, спорт — это всего лишь наваждение двадцатого века? Нечто вроде всемирного психического заболевания?.. Какая-то отдушина, куда вылетают клубы некоего неблаговонного пара, называемого национализмом?.. Как выяснилось, человечество не может существовать без искусства, а теперь уже — и без спорта. Поэтому серьезные раздумья на эту тему всё больше привлекают художников, умеющих мыслить».
• «Хорошо, согласимся: спортсмены — герои, а то, что они делают, — подвиг. Но как же мы назовем тогда истинных героев, совершающих настоящие подвиги? Где взять слова, чтобы обозначить различия? Надо же как-то различать тех и других! А если так, то бросок ядра за отметку рекорда — подвиг, а бросок Матросова на амбразуру — достижение? Хоккеисты, выигравшие чемпионат мира, совершили подвиг, а панфиловцы, погибшие при обороне Москвы, добились выдающегося результата?.. В этой путанице понятий кроется еще и другая бестактность. Если победивший в спортивном состязании — герой, богатырь, доблестный сын Отечества, то кто же проигравший? Кто полярная противоположность герою — ничтожество, трус? Ну, это, может, сказано слишком сильно, но, во всяком случае, субъект подозрительный».
• * «Чему радуются эти тысячи людей? Чему радуюсь я? И чему радуются американцы, которые, высоко подняв свои фотоаппараты, бросаются в толпу, чтобы сфотографировать Брумеля?
• Все радуются тому, что человек может совершить фантастическое. Он может поднять огромный вес, который еще двадцать лет назад казался сказочным. Он может покорить высоту, о которой недавно не смели и мечтать. Он может подняться в Космос и смотреть оттуда на Землю. И нет предела человеку и тому, что человек может».
• * «Знатоки спорят: стал ли волейбол интереснее? А помните, десять лет назад на стадионе “Динамо?” Это был, кажется, первый мировой чемпионат, проводившийся в Москве. Ходили смотреть не столько на игру, сколько на то, как всё это вообще происходит.

Подымают флаги, играют гимны. Французы были очень симпатичные, они напоминали хорошо сыгранную команду Дома отдыха, и среди них были двое русских, Шишкин и Хохлов, которых в перерыве всегда окружали зрители и спрашивали о том о сем. Например, нравится ли им московское мороженое. Дальше мороженого идти не решались, да и то было довольно рискованно. Ну, вы помните, какое было время. Сталин еще был жив. Перед началом соревнований его называли “лучшим другом советских волейболистов”. На трибунах сидели люди, которые наблюдали не за игрой, а за зрителями. За тем, например, как зрители реагируют на встречу наших с югославами или с командой Израиля. Югославы держались очень стойко. Они бились изо всех сил, стараясь не проиграть, но они, конечно, проиграли, потому что наша команда была на голову выше всех.

У нас была тогда замечательная команда: Рева, Щагин, Нефедов, Якушев, Ульянов, Пименов. Такого собрания звезд не было у нас никогда ни прежде, ни потом».

• «Уже не желая того, пытаясь выкинуть из головы источник раздражения — голос комментатора, я невольно начал прислушиваться к нему, ловить все фонетические, грамматические и логические ошибки, которыми пестрела речь “телезвезды”. Всё было кончено! Я больше не мог следить за игрой. Я переключился на комментатора. Он поработил меня. С болезненным упорством я вслушивался в назойливый высокий голос, отмечая все его промахи, ляпсусы, нелепости...

Вот он произнес: “Играет значение”, от чего я вздрогнул, будто меня проткнули иглой. В другом случае я бы, наверно, пропустил милое выраженьице мимо ушей, но тут, когда всё во мне наболело и сочилось раздражением... Вот он спутал Янеца с Яшиным. Оговорка. И даже смешная! Но меня всего передернуло. Нет, я уже не воспринимал юмора. Раздражение кипело. Я вскочил со стула и начал ходить перед телевизором. Тут он принялся читать что-то заранее заготовленное — судя по округлым и совершенно бесцветным фразам, и это округло-бесцветное относилось к “истории встреч двух играющих сегодня команд”. Мне казалось, что всё это именно в таких выражениях я слышал много раз.

Игра шла неярко, счет был ноль-ноль. “Команды больше думают об обороне, чем... Я бы сказал, что встретились равные соперники... Но мяч, как говорится, круглый...” — вот что сопровождало бесплодную беготню на поле.

Мне пришла в голову мысль о том, что нулевой футбол находится в какой-то мистической связи с нулевым комментированием. Одно влияет на другое. Но, впрочем, это слишком смелая, если не сказать безумная, мысль, и я не берусь обосновывать ее подробно».

• «Мировые чемпионы — представители новой, небывалой породы людей. Они дышат не кислородом, а шумом трибун, рукоплесканиями, тем дурманящим запахом, который источает победа. Когда всё это исчезает — нечем дышать. Пережить собственную славу так же трудно, как выкарабкаться из тяжелейшей болезни».
• «Мне вспомнилось, какой нелепой показалась когда-то — лет двадцать назад — игра в хоккей. В Москве тогда говорили: “канадский хоккей”. Какая-то толкотня, теснотища, словно мальчишки гоняют банку на заднем дворе. И эта смешная шайба! Разве не очевидно, что играть мячом гораздо удобней и приятней, чем этим крохотным черным кружком!

Но когда я пошел на хоккей второй раз...

Помните стадион “Динамо”, сугробы на поле и залитый светом прожекторов расчищенный прямоугольник льда с грубыми деревянными бортами у Восточной трибуны? Помните мороз, тысячи зрителей, приплясывающих на скамейках, глинтвейн в бумажных стаканчиках и чудеса, которые показывали на льду “Бобер” и “Чепчик”? Хоккей, как молодая нация, рвался к завоеваниям. И сначала он завоевывал москвичей, самых матерых, отчаянных, умевших выстоять два часа на морозе».

***

И в заключение вот такое воспоминаний Ольги Трифоновой-Мирошниченко: «Он рассказывал мне о своей встрече с Иоанном Сан-Францисским (ныне причисленным к лику святых. — Ред.) и как при прощании старец перекрестил его: “Храни вас Господь!”, а Юра сказал: “Да ведь я неверующий”.

— А этого вы знать не можете, — было ему ответом.

Великие слова».

Подготовил Сергей ШМИТЬКО