Печать
Просмотров: 1636

Это было, было, было...

Легенды и были нашего хоккея

2019 2 rubinВ конце декабря прошлого года позвонил в редакцию наш читатель Виктор Князев из Санкт-Петербурга и выразил недоумение по поводу искажений славной хоккейной истории страны, которые допускали авторы фильмов и телепередач к столетию Анатолия Владимировича Тарасова. Восхваляя его, телевизионщики замалчивали заслуги другого великого тренера — Аркадия Ивановича Чернышева. Именно ему, по мнению свидетелей эпохи, советский хоккей во многом обязан своим взлетом. «И ведь что интересно, сам Тарасов весьма комплиментарно отзывался об Аркадии Ивановиче в своих книгах, выходивших в советское время, — напомнил читатель. — Да только, видно, его наследники, которые гонят «пургу» с телеэкрана, этих книг не читали. Хотелось бы, чтобы молодые люди знали правду о становлении отечественного хоккея. Восстановите справедливость!»

 

Начнем с того, что Анатолий Владимирович Тарасов был большим другом нашей редакции. Его первые публикации в «ФиС» датируются началом 50-х годов ХХ века, а последние свои статьи он надиктовывал сам нашей машинистке Ларисе Скачковой. В интернет-версии журнала мы поместили сейчас одну из статей Тарасова — о своем коллеге, о своем единомышленнике, о своем товарище Аркадии Ивановиче Чернышеве, опубликованную в нашем журнале много лет назад.

А кто может знать правду о событиях тех далеких лет лучше их очевидцев? Из блистательной плеяды журналистов, писавших о хоккее в 60—70-е годы прошлого века (а это и Дмитрий Рыжков, и Владимир Дворцов, и Олег Спасский, и Олег Ханин, и Евгений Рубин), уже никого с нами нет. И только Евгений Рубин, ушедший от нас в прошлом году, оставил воспоминания. Фрагмент из его последней статьи, увидевшей свет в российской газете «50 ПЛЮС», предлагаем вашему вниманию.

Утром я включил телевизор. Диктор говорил о человеке, долгое время возглавлявшем лучший клуб страны — ЦСКА, называя его великим основоположником всех побед советского хоккея, воспитателем выдающихся мастеров. В общем-то могу понять природу этих гипербол. Тем более что главным источником славословий в адрес незаурядной личности Анатолия Тарасова является его дочь Татьяна, которая едва ли не ежедневно на телеэкранах с восторгом говорит о своем отце. Что ж, это право дочери. Врезалась в память передача на одном из российских каналов под названием «Наедине со всеми». В ней журналист беседовал с Татьяной Анатольевной, а она часть беседы посвятила отцу. Говорила: «Он был гений. Таких успехов не добивался никто в истории спорта. Это он восемь раз приводил нашу сборную к золотым медалям на мировых первенствах. И если бы его в 56 лет не отстранили от сборной, ее золотой век продолжался бы еще годы». Есть в поэме Александра Твардовского «Василий Теркин» такие строки:

А всего иного пуще

Не прожить наверняка

Без чего?

Без правды сущей,

Правды, прямо в душу бьющей,

Да была б она погуще,

Как бы ни была горька.

Эти строки мне вспомнились именно после той передачи. В свое время я много лет освещал в советской прессе хоккейную жизнь страны, которой уже нет на глобусе. Хорошо был знаком с закулисными хоккейными веяниями, а главное, был непосредственным участником многих важных событий, иначе говоря, много видел и слышал такого, о чем рядовые болельщики не догадывались. И хочу рассказать о некоторых важных фактах, полностью выпавших из внимания современных любителей хоккея. Потому что Татьяна Анатольевна, мягко говоря, сказала неправду. Не ради разрушения новых мифов, но для восстановления истины, для торжества справедливости и исторической достоверности. Рассказ мой поневоле будет фрагментарным. Но болельщики — народ дотошный, они простят меня за отрывочность воспоминаний и всё поймут.

Итак, начну с немаловажных деталей.

Впервые советская команда стала чемпионом мира по хоккею в 1954 году в Швеции. Там Анатолий Тарасов был представителем Всесоюзного спорткомитета, а руководили сборной тренеры Аркадий Чернышев из московского «Динамо» и его помощник Владимир Егоров из «Крыльев Советов».

Ситуация в тот раз возникла драматическая и спорная. Турнир завершался, а лидировали три команды — канадская, советская и шведская. Рассудительный Чернышев решил посоветоваться с коллегами, и мнения разложились так: Тарасов предложил сделать передышку, в матче с канадцами играть вполсилы, потому что «рвать пуп» с ними всё равно бесполезно — их не обыграешь.

Зато полностью сосредоточиться на шведах. «Победим шведов, — сказал он, — и “серебро” наше». С ним решительно не согласились Чернышев и капитан сборной Всеволод Бобров, заявившие, что игру канадцам просто так не отдадут. Итог того чемпионата известен — канадцев мы разгромили, а со шведами сыграли вничью 1:1 и выиграли чемпионат. А 1956 год принес новый триумф: золотые олимпийские медали в Италии, в Кортина д’Ампеццо. Руководство сборной оставалось прежним. Канадцев мы снова обыграли.

В следующем сезоне победить Канаду не удалось, и, согласно правилам того времени, Чернышева с Егоровым отправили в отставку. Тарасов дождался своего часа: теперь он — главный тренер. Однако дольше года у руля сборной он не продержался. В Осло у нас опять только серебряные медали. И новая рокировка: Тарасов уходит, Чернышев приходит.

Вовсе не хочу сравнивать мастерство двух тренеров. Оба они люди незаурядные. Я просто излагаю факты. Увы, если судить по нынешней российской прессе, по ТВ, даже кино, — факты, к сожалению, забытые. Молодые россияне, интересующиеся хоккеем, возможно, даже не слышали такого имени — Аркадий Чернышев.

Вот вышел на экраны художественный фильм с участием известных актеров — «Легенда № 17» о прекрасном хоккейном форварде Валерии Харламове. Второй герой картины — Анатолий Тарасов. А где Аркадий Иванович Чернышев, сыгравший колоссальную роль в развитии нашего хоккея? Именно чрезмерное присутствие одного и почти полное отсутствие другого и заставило меня взяться за перо.

Евгений РУБИН
Окончание следует

Друг и соперник

Думаю я о нем и о его жизни часто. И неизменно прихожу к выводу, что если жизнь Чернышева как спортсмена и педагога сложилась счастливо и даже завидно, то немалую роль сыграла тут вся обстановка его детства. Он родился в 1914 году. Семья, где он рос, была большая: кроме Аркадия еще четыре брата да три сестры. И спорт был любим и уважаем старшими, более того, без него жизнь в семье Чернышевых даже не мыслилась. Старший брат и две сестры Аркадия Ивановича — одни из первых выпускников института физкультуры. А к тому же одна из сестер, Раиса, стала женой Виталия Аркадьева, и они долгое время жили в семье Чернышевых. Можете себе представить — мальчишкой уже влюбленным в спорт жить под одной крышей с Виталием Аркадьевым— одним из эрудированнейших и, я бы сказал, идейнейших наших спортсменов! Одно это могло определить иную судьбу. А тут еще неподалеку от школы, где учился Аркадий, располагался инфизкульт, студенты которого, естественно, проходили в этой школе практику. Инфизкультовцы же той поры были все как на подбор не только завидными для ребят умельцами в разных видах спорта, но и страстными их пропагандистами. Вот в какой обстановке начиналась и складывалась сознательная жизнь Аркадия Чернышева.

Между прочим, детских команд как таковых в ту пору не было, ибо считалось почему-то, что спорт чуть ли не вредит детям. И Аркадий Чернышев (благо мальчиком он был рослым!) с четырнадцати лет прибавлял себе года: иначе кто позволил бы ему, например, играть в футбол за клуб имени Кухмистерова? А когда реальные уже годы его подошли к семнадцати, он был в 1931 году официально приглашен в «Металлург», где в ту пору играли оба брата Аркадьевы — Виталий (который впоследствии отдаст весь свой талант фехтованию) и Борис (с которым столько связано в истории отечественного футбола). Еще двумя годами спустя Чернышев выступает не только за первую футбольную команду «Металлурга», но и за первую хоккейную и первую баскетбольную... Ловлю тут себя на мысли о том, что Аркадий Иванович и сам бы мог наконец поведать о своем спортивном и спортивно-педагогическом пути. И даже обязан это сделать. Сколько интересного, поучительного могли бы рассказать одни лишь «вытяжки» из его записных книжек, в которых он много лет строго и последовательно фиксирует содержание тренировок «Динамо» и сборной, фиксирует неукоснительно, изо дня в день! В этих книжках — и аналитические заметки: опять-таки после каждого матча, каждой победы, ничьей, поражения... А кого из людей, знающих Чернышева, не восхищают его обязательность и пунктуальность? Он никогда и никуда не опаздывает, всегда держит слово, являя собой едва ли не эталон человека дела. И все это исчезает невесть куда, улетучивается, пропадает, как только Чернышеву надо засесть за творческий отчет или статью! Несколько раз, вспоминаю, появлялось у нас обоих желание написать статью, поделиться в ней сугубо деловыми соображениями, возникшими в итоге трудных соревнований. Желание это, повторяю, возникало не у меня одного, а у нас обоих. Поэтому договаривались с вечера: завтра встаем в пять- шесть утра и работаем. В урочный час бужу Чернышева, а он бурчит: «Ну к чему в такую рань-то? Проведем вот с командой зарядку, позавтракаем и тогда...»

Проводили зарядку, завтракали, но всякий раз почему-то статья откладывалась — то на послеобеденные часы, то на вечерние и т. д. и т. п. И если, в конце концов, она появлялась в свет, выходила в газете или в журнале, то, как правило, резко делилась по стилю на две части. И немудрено, ибо вначале заканчивал свою часть работы я, а уж затем Чернышев просто вынужден был (в силу вновь вступавшей в свои права обязательности) сдать свою... Недавно интервьюер «Футбола-Хоккея» спрашивал у Чернышева: «Не кажется ли вам, Аркадий Иванович, что в некоторой степени вы должник перед любителями хоккея, которые ловят каждое слово об этой игре?». Имелось в виду то же самое, о чем писал и я. Чернышев отвечал: «Вынужден согласиться. Никак не могу собраться. Надеюсь, что скоро начну писать...». И во всем этом проявляется весьма существенная черта его характера, имя которой — скромность, нежелание лишний раз напоминать о себе. Что ж, жизнь есть жизнь, и человеческие характеры далеко не всегда вписываются в желанные для нас схемы... А сама жизнь бежит так быстро! Наблюдение это, понимаю, не ново, однако же и верить не хочется, что наступил уже двадцать шестой чемпионат советского хоккея, игры, которую никто не называет, как некогда, хоккеем с шайбой. Теперь говорят: хоккей с мячом. И неужели правда, что Чернышев стал тренером тридцать один год назад? Увы, правда, правда... А ведь был он тогда, до войны, в пору окончания школы тренером, спортсменом! В этой школе занимались: Якушин, Семичастный, Дубинин и другие популярные мастера, и все они уже раскреплены по низовым командам, помогали им тренироваться. Вот как было. Немногие знают, наверное, и о том, что, будучи еще действующим футболистом и хоккеистом, Чернышев три года работал с молодежной футбольной командой «Динамо», вырастив за это время немало хороших игроков. Он дал старт, в частности, мастеру такого класса, как Царев, но самой драгоценной жемчужиной его футбольной педагогической практики был, конечно, Яшин.

Чернышев взял его и в хоккейную команду. С Яшиным в воротах хоккеисты «Динамо» (тоже питомцы Аркадия Ивановича) выиграли, как известно, Кубок СССР. Ну, что бы тут иной тренер сказал начинающему вратарю? Разве не то, что тот счастливо нашел себя в хоккее и от добра добра искать теперь нечего? Но почему же тогда Чернышев порекомендовал юноше (который в дальнейшем, безусловно, мог стать замечательным хоккейным вратарем) оставить этот вид спорта и сосредоточить все усилия на футболе?

Я как-то спросил Чернышева об этом. И услышал:

— Руководствовался я тем, что футбол был неизмеримо популярнее хоккея, и слава там к трудолюбивым способным спортсменам приходила гораздо быстрее. Конечно, за место в основном составе «Динамо» юному Яшину надо было еще побороться: после Хомича и Санаи случайно оно никому бы не досталось. Но с яшинским-то характером и данными... Нет, тут трудно было ошибиться! Да и слава (я чувствовал) не сможет испортить этого юношу. Сказано ведь: она губит лишь тех, кто ее не достоин...

Между прочим, направляя Яшин на футбольную стезю, Чернышев еще не подозревал, что вскорости такая дилемма — футбол или хоккей? — встанет со всей остротой перед ним самим. Но вот он получил официальное предложение возглавить футбольную команд мастеров. Предложение лестное, да и опыт работы как будто есть. И — опыт собственной игры.

Хорошо помню, естественно, Аркадия Чернышева — футбольного игрока, выносливого, высокого, прыгучего (выиграть у него мяч наверху было почти невозможно) центрального полузащитника, а затем центрального защитника московской команды «Динамо», вместе с которой он становился чемпионом страны 1937 и 1940 годов. Тут он и звания заслуженного мастера спорта был удостоен. Мне говорят иногда, что всем был хорош в футболе Чернышев, но вот реактивной скоростью не обладал. Возразить как будто трудно. Но я спрашиваю: «А помните вы, чтобы он куда нужно не поспевал?» «Да вроде бы всегда поспевал». А ведь в игре это главное. И думается мне еще: «А может быть, потенциально большие скорости были в нем? Были, но он просто любил в футболе другое? Ценил, в частности, то, что будучи посланным точно и умело, мяч поспеет в нужное место быстрее игрока?»

А вот насчет тактического кругозора центрального защитника московского «Динамо» Аркадия Чернышева позволю себе сказать следующее. Нынче то и дело читаешь в статьях о футболе или в отчетах с матчей: «Защитник Х, Y или Z. не только разрушает замыслы соперников — но и сам нередко выступает в качестве первичного организатора комбинации своей команды. И сообщается об этом чуть ли не как о наиновейшем достижении футбольной мысли. Увы, может быть, кого-нибудь сие и огорчит, но всё это было и в прежние времена достаточно известно футбольным тренерам и игрокам. И неизменно корректный центральный защитник «Динамо» Аркадий Чернышев был истинным мастером именно таких передач — остро выводящих партнеров из обороны в контратаку.

Перед глазами и Чернышев — хоккейный игрок. Зимой его амплуа резко менялось: на льду он был нападающим, правым крайним. И ведь с кем рядом играл — с самим Якушиным! Четыре раза, в составе «Динамо» выигрывал Кубок СССР (чемпионаты страны в ту пору, за исключением 1936 года, не разыгрывались. Чернышев был дьявольски изобретателен, хитер, работал, как говорят в таких случаях, не клюшкой, а головой. Славился он также хорошо поставленным ударом с правой стороны и (как и футболе), чувством тонкого скрытного паса.

Однако я отвлекся. А между тем перед Чернышевым, заканчивающим активные выступления в футболе и хоккее, острая дилемма: как быть — футбол или хоккей. Я не берусь (да и кто возьмется?) моделировать по наитию неизбежную в таких случаях внутреннюю борьбу. Тем более, что известно, чему в конце концов отдал предпочтение Чернышев.

Но вот вопрос: если в футболе больше славы, почему он выбрал хоккей с шайбой - игру новую, почти неизведанную? Не потому ли, что по стечению обстоятельств раньше других увидел ее за рубежом - и уже одним этим, следовательно, мог сослужить пользу дома? А может быть, его зажгли, воодушевили впечатления от игры канадцев? Она ведь и вправду производила в ту пору огромное ни с чем несравнимое впечатление! Канадцы казались виртуозами буквально во всем (даже в умении драться). Однако разве сама собой не возникала и мысль: «Неужто Стране кленового листа быть тут вечно непобедимой? И нашим ребятам канадцев ни за что не одолеть?» >

У Аркадия Чернышева, как мы знаем уже, характер с детства истинно спортивный. И при всей его внешней сдержанности, невозмутимости - предельно боевой. Перед ним лежали две дороги, и он - в полном соответствии со своей натурой - решительно выбрал наименее укатанную.

В хоккей с шайбой Чернышев и сам успел поиграть - три сезона. И команда «Динамо», играющим тренером которой он был, выиграла первый чемпионат страны. А вместе нам впервые работать пришлось в 1948 году, когда сборная Москвы ждала встреч с командой «ЛТЦ-Прага». В числе других тренеров готовили сборную Москвы к этим матчам и мы с Аркадием Ивановичем. И с тех пор так или иначе наши судьбы связаны. На протяжении всей истории сборной СССР мы возглавляли ее либо порознь, либо вместе. Меня нередко спрашивают: «Работаете вместе — это понятно. А личные взаимоотношения у вас каковы?». Вообще-то, полагаю, что сам очерк дает на то ответ. А все-таки и прямо скажу: «Я счастлив, что судьба нас соединила. Но когда она и разводила нас (и кое-кто, бывало, рассчитывал на обострение отношений), ни разу между нами не пробежала кошка». И чем дальше мы работаем вместе в сборной (а возвратившись в свои клубы, соперничаем), тем прочнее связывающие нас творческие и дружеские узы.

Я восхищаюсь стойкостью Чернышева, особенно припоминая одиннадцать лет «чехарды», о которой я рассказывал в своей книге «Совершеннолетие», но вкратце должен упомянуть и сейчас. В 1951 году на должность старшего тренера сборной страны был назначен Чернышев, а в 1952 году — от нее отстранен, и вместо него был назначен я. Годом спустя, как говорят комментаторы волейбола, произошла «обратная» замена. В 1954 году команда, возглавляемая Чернышевым, стала чемпионом мира, а в 1955 году заняла второе место. Чернышеву предложили изменить, во-первых, ее состав, а во-вторых,— тактику. Но он оставил все по-прежнему, и был прощен лишь потому, что команда стала олимпийским чемпионом. Однако после того как на чемпионате мира 1957 года ею были завоеваны серебряные медали, строптивец все-таки был снят, и старшим тренером назначили меня.

В 1961 году, за десять дней до чемпионата мира, от должности старшего тренера был отстранен уже я, и это место вновь занял Аркадий Иванович. Он, конечно, категорически отказывался от него (что может сделать тренер за полторы недели?), но с его доводами не посчитались. Наша команда в итоге довольствовалась третьим местом, и годом спустя было решено поставить во главе сборной Чернышева и Тарасова вместе. Предыстория же этого решения рассказана для того, чтобы читатель, слабо знающий историю нашего хоккея, не представлял себе Чернышева этаким безостановочным триумфатором, счастливчиком, родившимся в рубашке. Нет, ему приходилось и с несправедливостью сталкиваться, и обиды терпеть, и разочаровываться в иных людях, но при всем том — как и на футбольном поле, как и на хоккейной площадке будучи игроком — он ни разу не опустился до некорректного, нечестного, неспортивного «ответа».

Каковы, однако, взгляды Чернышева на хоккейную игру как таковую? На ее тактику? Специалисты, да и любители хоккея, знают, что подбор игроков в московском «Динамо» ведется по вполне четким критериям. Спортсмены в эту команду приглашаются рослые, крепкие, мужественные, способные вынести колоссальную нагрузку. Физическая подготовка игроков, воспитание настоящих атлетов — вот о чем в «Динамо» заботятся в первую очередь. И тем, кто любит лишь «ездить» в сторону ворот соперника, а защитникам помогать ленится, в команде Чернышева делать нечего. Защитники в «Динамо», как правило, игроки позиционного плана. Разве что один Давыдов благодаря великолепной своей интуиции и сам порой атакует интересно, и нападающих поддерживает энергично. В принципе же игра «Динамо» построена на неукоснительном выполнении хоккеистами оборонительных функций.

«Не пропустим — победим!» — этот девиз определяет в игре «Динамо» многое, и, пожалуй, не только у нас в СССР, но и в Европе, и в Канаде нет клубной команды, которая бы столь умело оберегала свою синюю линию. Конечно, «Динамо» умеет и прессинговать, знакомы игрокам этой команды и другие методы обороны, но определяющим все- таки остается эшелонированное построение защиты на рубеже синей линии. В нападении же команда пользуется самым широким набором средств: у нее хорошо отработаны и стремительная («кинжальная») атака, и планомерно-многоступенчатое наращивание ее (с подключением защитников), и неожиданная (как укол шпаги «на отходе») контратака. Но при всем том доминанта каждого разговора Аркадия Ивановича о тактике с игроками, с коллегами — все то же и только одно: «Не пропустим — победим!».

И эту точку зрения нельзя не уважать. Тем более что одним лишь догматикам (а вернее, людям в спортивных дисциплинах слабо образованным) непонятно: никогда в спорте не было и не будет тактик — если только они законны с точки зрения правил — «прогрессивных» и «отсталых», хороших и плохих, тактик-отличниц и двоечниц. Все дело в том, что, где, когда, против кого, как и сколько применять! И коль скоро идея — вначале не проиграть, а затем выиграть — практически осуществляется, разве это плохо? Если и плохо, то только сопернику! Однако все это, так сказать, общие материи, философия тактики, что ли, а вот конкретно в практике Аркадия Ивановича Чернышева примечательно иное. Несколько лет назад в «Динамо» появился Мальцев — игрок талантливый и для этой команды совершенно необычный, назад ездить не любящий. Как же Чернышев на это реагировал? Пытался Мальцева переломить? Держит его в команде, скрепя сердце? Ничуть ни бывало.

Вспоминаю разговор, который произошел у нас с Чернышевым на чемпионате мира в Швейцарии. Звено, где с Викуловым и Фирсовым выступал Мальцев, беспокоило нас слабой игрой в обороне. В этой пятерке к тому же не совсем ровно действовал на сей раз Рагулин. Возник вопрос: как укрепить в звене оборону? Решение напрашивалось простое: обязать центрфорварда энергичнее помогать защитникам. Как мы говорим в таких случаях, «быть в зоне нападения третьим», чтобы успевать вернуться назад.

Но когда я начал об этом разговор с Мальцевым, Чернышев спросил:

— А стоит ли из Мальцева делать защитника? Разве не главное его достоинство — забивать шайбы?..

В результате, как оно ни было рискованно, мы решили: пусть звено Мальцева пропускает больше других! Решили так в надежде, что благодаря этому же оно очень много забьет! Так и произошло. Особенно результативно сыграла эта пятерка в решающих матчах. Вспоминаю об этой истории прежде всего потому, что в ней проявились органично свойственные Чернышеву свобода и гибкость мышления как раз в тех областях, где кое-кто почитает его упрямцем.

Что лучше: подбирать игроков в соответствии со сложившимся обликом команды либо, напротив, формировать почерк команды в зависимости от того, какие подобрались игроки? Полагаю, что при всей внешней склонности Чернышева к одной из этих концепций, секрет его мастерства состоит как раз в отсутствии предубежденности. Если вы сумеете убедить его в целесообразности ваших предложений, он никогда не произнесет «Нет!» из амбиции, то есть только потому, что эти соображения высказаны не им. А уж то, что ваши доводы он будет слушать недоверчиво и даже после того, как все его возражения будут исчерпаны, предпочтет отмерить не семь раз, а много больше,— что ж, такова его манера, и в первый период совместной работы она и мне казалась несколько странной. А потом я был ей лишь благодарен, ибо именно эта неторопливость, неспешность Чернышева в выработке принципиальных решений уравновешивала в нашем тандеме полюса.

«Время — вот лучший судья!» — считает Чернышев. И хотя мне кажется, что, полагаясь на это, он слишком мягковат с иными из своих подопечных (чем, к сожалению, они и пользуются), сам он убежден, что риторикой взрослого человека нельзя ни воспитать, ни перевоспитать, ибо главное тот должен понять сам. И еще убежден, что жизнь в коечном счете показывает, кто был прав — тот ли, кто финтил, манкировал делом, либо тот, кто честно и верно относился к нему,— и что именно это является для взрослых людей важнейшим воспитательным фактором. Вот почему он склонен подчас оборвать разговор на полуслове, если собеседник не понимает, о чем идет речь. Но делает это не резко, не грубо, а так, словно бы тема исчерпалась сама собой.

Работать с Чернышевым легко еще и потому, что он никогда не отфутболит от себя ответственности за принятые решения. Допустим, договорились мы о чем-то таком, с чем Аркадий Иванович был поначалу не согласен. А потом — неудача. Нет, никому Чернышев не пожалуется, что длично он, дескать, думал иначе, да и меня не попрекнет: «Ну что, мол, тебе говорил?..». Стойкий он человечище, Чернышев — стойкий во всем! Знают ли, скажем, любители хоккея, что по состоянию здоровья (тяжелый хронический радикулит) он не всегда может вынести тренировки? Что он начисто лишен возможности руководить тренингом, разъезжая с клюшкой по льду? Но при том, во всех деталях продумав и спланировав тренировку, проводит ее из-за борта не менее интересно и продуктивно, чем если бы находился на площадке. Останавливаюсь на этом моменте специально, ибо знаю: работать с командой несравненно проще, если ты на льду, рядом со спортсменами, и как бы пропускаешь ритм занятий сквозь себя. Конечно, тренерам приходится подчас работать и с микрофоном, из-за борта, — все зависит от содержания занятий. Но я лично чаще всего на льду, рядом со звеном, которое меня в это время интересует. Я должен чувствовать его дыхание пульс. И это, повторяю, облегчает собственные мои задачи. Но я видел многих тренеров — и отечественных, и зарубежных, — которые, предпочитая в принципе управление тренировкой « со льда», вынуждены были по той или иной причине руководить ею из-за борта. И большего мастерства, чем у Чернышева, не видел ни разу.

Вот, пожалуй, и все, что я могу сказать в журнальном очерке о своем друге и сопернике. Пишу сейчас книгу — что-то вроде мемуаров, и там, конечно, будет больше фактов, деталей. Я чувствую себя в этом смысле даже обязанным подробно рассказать о Чернышеве. Хотя, по чести сказать, верю и надеюсь: соберется он в конце концов поведать о виденном и пережитом, продуманном и прочувствованном сам! И это будет, заранее знаю, удивительная книга: тонкая, культурная, смелая и честная. Как и ее автор.

Анатолий ТАРАСОВ
Опубликовано в журнале «Физкультура и спорт» № 12 за 1971 г.