На страницах «ФиС» публиковали свои стихи многие известные поэты. В разные годы в редколлегию журнала входили Роберт Рождественский, Евгений Евтушенко, Александр Межиров. Приятной неожиданностью для нас стали пришедшие в редакцию воспоминания о встречах с Межировым Семена Белиц-Геймана — пловца, серебряного и бронзового призера Олимпийских игр-68 в Мехико, заслуженного мастера спорта СССР, спортивного журналиста. Воспоминания, которые, думается, станут такой же приятной неожиданностью и для наших читателей.

Сергей ШМИТЬКО

Время и люди

«И был день, и был вечер»

Мне подражать легко, мой стих расхожий,

Прямолинейный и почти прямой.

И не богат нюансами, и всё же,

И вопреки всему, он только мой.

                                  Александр Межиров

Пожалуй, эта встреча произошла случайно, хотя доля закономерности в ней присутствовала.

Осенний день 1970 года. Мы с поэтом Анисимом Максимовичем Кронгаузом, моим другом и «учителем по жизни», гуляли рядом с писательским домом близ метро «Аэропорт». Вымеривал шаги в тот час по знакомому проулку и Александр Петрович Межиров. Поэты были хорошо знакомы. Поздоровались, и Анисим представил меня, как своего юного напарника в дальних заплывах.

 

— А я вот плохо плаваю, — с грустью произнес Межиров.

Грусть в разговорах, как потом оказалось, была свойственна Александру Петровичу.

— Дело поправимое, — обнадежил я. — Вот Анисим уже улучшил дыхание и «схватил ритм». Сегодня утром в бассейне «Октябрь», по случаю своего 50-летия, проплыл два километра без остановки. (Анисим был хороший пловец, мог часами «болтаться» в акватории — где-нибудь между Сухуми и Гульрипши.)

Межиров, как большой ребенок, изобразил удивление.

— Так много? Мне накануне моего 50-летия, дай Бог, преодолеть бы бассейн от стенки до стенки.

И, оживившись, продолжил:

— Мне всё больше от борта до борта... или два борта.... луза... удается. Кстати, вы, случайно, не играете в бильярд?

— Пробовал. Отец научил когда-то. «Прямой» или «свояка» в «Американку» кладу четко, а так — начинающий любитель.

Как бы посылая мне ответный шар, Межиров продолжил:

— Дело поправимое. Можем посетить бильярдную в ЦДЛ (Центральный дом литераторов. — Ред.). А дыхание пловца и ритм помогут. Да, Анисим?

Кронгауз тоже оживился. Такое приглашение означало продолжение знакомства с непременным закусоном в тихом «творческом» уголке ресторана в ЦДЛ.

...И был день, и был вечер. И была игра, и была долгая застольная беседа «обо всем». Я, будучи на 25 лет моложе их обоих, тогда уже маститых поэтов, старался больше слушать, а они как раз хотели, чтобы рассказывал я. Им было очень интересно знать и о моих поездках по миру, и об Олимпийских играх. Особенно поэтов интересовали, укрытые от постороннего глаза, «нюансы большого спорта». (Спустя многие годы, прогуливаясь по Нью-Йорку, мы вспоминали с Александром Петровичем ту встречу в ЦДЛ и тот разговор, сопоставляя с тем, как сложилась наша дальнейшая жизнь. Увы, как мы тогда ошибались, прогнозируя будущее... Жизнь преподнесла нам массу непредвиденного.)

Помню, в Москве, перед своей очередной поездкой на соревнования в Европу, я заглянул к Межирову.

— Семен, вы не могли бы привезти мне из Германии... — он аккуратно подбирал слова, — нет-нет, я заплачу... но их нет в Союзе, а без мелка, настоящего, специально для бильярдного кия, игра приобретает мученический характер. Представляете, решающий шар, вы бьете, а кий не лучшим способом выполняет ваш удар. Микронная ошибка — и партионный (выигрышный. — Ред.) шар не входит в лузу. Посмотрите, это остаток моего «кубика».

Через неделю я вернулся и вручил Александру Петровичу маленькую коробочку. Он открыл ее, увидел девять квадратиков, девять заветных мелков и стал, как всегда, подбирать нужные слова.

— Это невероятно... удивительно. Это всё для меня? Вы волшебник.

Я попытался сказать, что легко нашел магазин «Всё для бильярда», что это доступно, да и вообще — это подарок. Межиров продолжал восторженно восхвалять меня. Подобная реакция была свойственна Александру Петровичу. Он с открытой душой благодарил всех, кто хоть чем-то помог ему, участвовал в его делах.

***

Когда наступили новые времена, когда началась перестройка, бильярдисты стали искать пути официального признания и выхода на мировые спортивные арены. Авторитет Межирова «сыграл на выигрыш», он поддержал группу активистов во главе с Георгием Митасовым.

Однажды мы целый день разъезжали по Москве. Заглядывали в различные клубы. Обсуждали с игроками и тренерами текущие проблемы.

Вскоре в журнале «Спортивная жизнь России», где я работал редактором отдела, мы подготовили и опубликовали статью Митасова о спортивной стороне бильярда и стихи Межирова с автографом. Это был еще один кирпичик в создание и утверждение Всесоюзной федерации бильярда...

***

Однажды на литературном семинаре, который вел Межиров, к нему обратился молодой поэт. Разговор неожиданно затянулся и продолжился... у бильярдного стола. Рассказывая мне об их первом знакомстве, оба Мастера подчеркивали, что «в этом было что-то мистическое».

В то время Егор Митасов был лучшим в Союзе бильярдистом, мастером «Русской пирамиды» и... молодым поэтом, стихи которого высоко оценил Александр Петрович. Интересно, что у Межирова есть строки о бильярде с посвящением Егору Митасову. Знаю, как Александр Петрович помогал Митасову в творческих делах. Если не ошибаюсь, то предисловие к одному из поэтических сборников Митасова написал Межиров.

Позднее Митасов стал первым в истории бильярдного спорта заслуженным мастером и заслуженным тренером России. Многие годы он был вице-президентом и главным тренером Федерации бильярдного спорта России.

У каждого своя судьба. Межиров был на десять лет старше Митасова. И снова мистика: оба покинули мир в одном возрасте, на 86 году жизни.

***

Это была наша последняя встреча. Мы долго созванивались. Межирова можно было застать «на звонке» и в Нью-Йорке, и в Портленде, у него всегда находилось время на неспешный разговор.

— Как вы там, в олимпийском Лейк-Плэсиде? Плаваете или больше на лыжах?

Его интересовало буквально всё. Ну и, конечно же, волновало, есть ли в Олимпийском центре бильярд. «Красуется в комнате отдыха, — отвечал я, — но, к сожалению, не для “Русской пирамиды”. Большие лузы и маленькая “поляна”. Похоже, для снукера, который я так и не освоил».

***

Александр Петрович устроился за маленьким столом и начал что-то записывать.

— Сейчас время перебирать бумажки. На память не рассчитываю, иногда подводит.

Мне трудно было в это поверить. У него, отличного преферансиста, всегда была потрясающая память.

Я предложил не оставаться в этот солнечный день дома, не созерцать Манхэттен с высоты птичьего полета, а поехать на набережную. Александр Петрович с одобрительной улыбкой посмотрел на меня.

— Надеюсь, мы не заблудимся, я плохо ориентируюсь в этих авеню.

— Не волнуйтесь, знаю Манхэттен не хуже московских улиц.

— Да-да, помню, тогда только начинались в Москве пробки. Как же вы лихо возили меня по столице, через переулки и проходные дворы центра!

Елена Афанасьевна, жена Александра Петровича, достала из шкафа кожаную куртку и кепку.

— Не простудись на прогулке. Вы уж посмотрите за ним.

Мы быстро доехали до набережной и устроились в кафе, на солнышке у самой воды. В этот раз Александр Петрович не искал слова, а просто любовался панорамой Бруклина, чайками, парусниками у причала.

Мне показалось, он бросил вдаль мечтательный взгляд. Седая борода Межирова дополняла нарисованный мною образ старого капитана.

— В дальнее плавание, в южные страны, Александр Петрович? Корабль, паруса, штурвал... Вижу, они так и зовут вас.

— Мысленно, да. Не сомневайтесь, я уже приплыл, сродни фрегату «Паллада», в свою гавань... на вечную стоянку...

Семен БЕЛИЦ-ГЕЙМАН
Нью-Йорк — Москва, сентябрь 2018 года