Спорт и личность

Чудотворец Анатолий Тарасов

Анатолий Тарасов со своими “мальчишками” Владимиром Петровым (слева) и Борисом Михайловым

Анатолию Владимировичу Тарасову, которому в нынешнем декабре исполнилось бы сто лет, на роду было написано стать совершенно особенной фигурой в тренерском деле. От него всегда ожидали чуда. Так повелось с первых послевоенных лет, когда у нас появились катки, огражденные высокими деревянными бортами, а маленький плетеный мяч оранжевого цвета, предназначенный для раздольного хоккея на залитом льдом футбольном поле, сменила литая черная шайба. Тарасов стал одним из родоначальников хоккея с шайбой в нашей стране, принес ему заслуженную мировую славу, прожил тренерскую жизнь в хоккее, которую иначе, как чудом, не назовешь.

А ведь всего этого могло и не случиться. Вернее, всё равно, наверное, случилось бы, но только в футболе. Ведь начинал-то он свой тренерский путь в 1947 году в футбольной команде BBC. Летчики, дебютировавшие в первой группе (так называлась тогда высшая лига), уже во втором туре в матче со сталинградским «Трактором» на его поле повели себя настолько «раскрепощенно», что матч в итоге остался недоигранным при счете 2:2. После этого Всесоюзный комитет постановил: «...засчитать команде BBC поражение в матче с “Трактором”. За недостойное поведение старшему тренеру команды BBC тов. Тарасову объявить строгий выговор, вывести из состава тренерского совета». Команду BBC с конца мая 1947 года возглавил новый тренер.

А Тарасов переключился на хоккей. Несколько десятилетий был в нем суперзвездой среди тренеров, занял почетное место в Музее славы НХЛ и лишь в середине семидесятых вернулся в футбол — в свой клуб ЦСКА, пригласив в помощники бывшего форварда сборной СССР по футболу, чемпиона Европы 1960 года, заслуженного мастера спорта Валентина Бубукина.

Мне не раз доводилось слушать устные рассказы Бубукина о Тарасове — тренере футбольного ЦСКА. И всегда в этих рассказах наряду с безоговорочным признанием авторитета мэтра возникал образ человека, который в матчах, на тренировках, в повседневной жизни прежде всего сам верил в чудо и требовал такой же веры от окружающих его людей. Кому-то это нравилось, кому-то — нет, но иначе он вести себя не мог.

Мерилом жизни Тарасова в хоккее, а потом и в футболе было такое его известное высказывание: «В спорте ни в коем случае нельзя останавливаться. Когда соперники равны, результат может оказаться случайным. Надо быть на голову выше. Только тогда можно подавить, победить, уничтожить любого соперника. Я очень люблю своих ребят. Именно поэтому требовал с них то, чего никогда не мог сделать никто другой».

Рассказывать о Тарасове, поражаясь и восхищаясь его личностью, Бубукин, как мне казалось, мог бесконечно. Некоторые из этих бубукинских рассказов и баек я записывал, чтобы потом поделиться ими с читателями. С удовольствием делаю это и сейчас, покопавшись в своем архиве, в юбилейные дни великого Тренера.

Как-то я спросил у Бубукина: «Совместная работа с Тарасовым была радостью или мукой?» Он начал издалека:

— Мое приглашение в ЦСКА долго оставалось для меня загадкой. Правда, жили мы в одном доме, при встречах здоровались, но не более того, хотя я, конечно, уважал его как великого хоккейного тренера. Когда он при одной такой встрече сказал мне, что его назначали старшим тренером футбольного ЦСКА. И он хочет взять меня к себе в помощники.

Я попросил на размышление сутки. Ведь я сам был тогда старшим тренером в львовской команде «Карпаты», выступавшей в высшей лиге. Тарасов согласился сутки подождать, однако вечером того же дня позвонил и, уже не спрашивая моего согласия, зачитал план нашей совместной деятельности. Так вопрос о моем переходе в ЦСКА был решен сам собой.

После этого он отправился к министру обороны с просьбой присвоить мне звание майора. А я, когда молодым попал в дубль команды BBC незадолго до ее расформирования в 1953 году, в воинском звании выше сержантских лычек не поднялся. Так и прожил до сорока с лишним лет сержантом запаса. И вдруг сразу — майор. Но у Тарасова на всё был свой взгляд, а может, ему не хотелось, чтобы у него непосредственным помощником был сержант.

Министр обороны на майора не согласился, подписал приказ о присвоении мне лейтенантского звания. А в моем возрасте не только лейтенантов — уже и майоров из армии увольняют. Когда я пришел оформлять документы, в отделе кадров очень удивились, но кто будет возражать самому министру обороны?..

И еще я спросил у Бубукина, почему Тарасов обращался к нему на «ты», а сам он величал его только по имени-отчеству?

— Так было с самого начала и потом в течение почти четвертьвековой нашей дружбы. Мне ни разу в голову не пришло называть его иначе. Я знал многих мудрых людей, но есть люди, которые не могут пользоваться своей личностью, он же использовал свою мудрость на сто процентов в любом направлении: жизненном, спортивном, в разговоре с высшими руководителями, с любыми людьми находил контакт.

Обычно тренеры первыми отпускают с тренировок самых трудолюбивых. Так делал и я до Тарасова. Но он преподал и мне, и игрокам очередной урок. После тренировки, которую я проводил, интересуется: «Кто, по-твоему, отличился?» Называю фамилии пятерых игроков. Он всех распускает, а этим пятерым жмет руки: «Молодцы! Вы достойны того, чтобы чемпион Европы, заслуженный мастер спорта Бубукин поработал с вами еще минут сорок». Достойные, все в мыле, стоят, недоумевают. Он: «Валентин, отойди в сторонку». И стал шептать что-то игрокам. Я гадаю, что он там им говорит? Потом они мне рассказали. «Вы не представляете, — сказал Тарасов, — как вам повезло! Он такой знаменитый, столько секретов знает, но денег за них не берет, это вы должны приплачивать ему за науку. Слушайте и запоминайте».

Я всё-таки попытался ему возразить: мол, так в футболе не бывает, на дополнительные занятия оставляют только тех, кто плохо тренировался. «Валентин, в этом вся наша беда. Скажи, пожалуйста, профессор консерватории будет дополнительно работать с плохим студентом?»

Вспоминали мы с Бубукиным и о том, что, тренируя футбольный ЦСКА, Тарасов стал всё чаще прибаливать. Но оставался верен себе, как личность, как тренер, от которого все ждали чуда.

— Во время одной из тренировок в Архангельском ему стало плохо, — сказал мне Бубукин. — Поднялось давление, врач укол сделал. Говорить почти не может, но всё-таки спрашивает: «А где тетрадка-то?» — «Какая тетрадка?» — «Посмотри у меня в кармане». Смотрю. «Здесь, кроме рубля, ничего нет». — «Возьми этот рубль, купи себе тетрадку».

И начал перечислять, что следует в нее записать в первую очередь, если с ним что-нибудь случится. Это были, можно сказать, тренерские заповеди Тарасова. Вот некоторые из них: «Изменишь линии — погубишь дело», «Будь строг, но справедлив», «Не жалей ни себя, ни мальчишек», «Тренируй так, чтобы игроков подташнивало», «Ищи и находи сильные слова», «Не вздумай опоздать на тренировку хоть на одну минуту».

Мы по-настоящему сблизились уже после того, как Тарасов ушел из команды. Итоговое двенадцатое место ЦСКА в чемпионате семьдесят пятого года ему не простили. В предыдущем сезоне, при другом тренере, армейцы оказались еще ниже — тринадцатыми. Он переживал, брал всю вину на себя, хотя основная причина неудачи заключалась в том, что тогда многие игроки ЦСКА, к сожалению, уже были на излете.

Как игрок, а потом как тренер, я всегда был в хороших отношениях с нашими известными специалистами. Никогда не конфликтовал с Аркадьевым, Якушиным, Качалиным. Остался благодарен им на всю жизнь за футбольную науку. Но Тарасов стал для меня в конце концов и отцом, и другом, и наставником, и педагогом. Таких людей, как он, я больше никогда не встречал.

С годами мне всё больше открывались различные качества характера Тарасова, я смог оценить его юмор, проявлявшийся в любых жизненных ситуациях. Всё это мне самому очень близко. После ухода Тарасова из ЦСКА был момент, когда я чуть было не стал главным тренером команды. Но мне сказали, что я не гожусь, потому что несерьезный, анекдоты рассказываю.

Меня тянуло к Тарасову, был рад каждому его телефонному звонку. Он чувствовал это, и нередко наши встречи происходили так: «Валентин, что-то у меня настроение неважное, приезжай ко мне на дачу, баню уже затопил». На даче в Загорянке мы вдвоем паримся в его баньке, разделенной на две части. В одной комнате на столе всегда были приготовленные им заранее селедочка, картошка в мундире, пара бутылок пива. Попарившись, шли в дом, ужинали. Он умел готовить плов, салаты разные... Потом, по всегдашней договоренности, он убирал, а я мыл посуду.

Тарасов всегда и во всем оставался тренером. На его дачном участке спилили мы старую яблоню, я взвалил ее на плечи и понес к забору. А она оказалась очень тяжелой. Я и так и эдак приспосабливаюсь, чтобы ее скорее до забора донести. А Тарасов наблюдает за мной внимательно и просит: «Ну-ка, еще раз повернись, подсядь, выпрямись... Ведь это же замечательное упражнение, со штангой можно будет попробовать. И как я об этом раньше не догадался!»

То же самое было, когда мы однажды стали в подпол опускать бочонки с засоленными им на зиму огурцами. В каждом таком бочонке килограммов по сорок веса. Он стоит сверху, а я — внизу. И вдруг он отпускает бочонок, который сваливается прямо на меня. Еле подхватить успел. «Ничего, для спины полезно. Зато первым соленые огурцы будешь пробовать».

Свой день рождения, 10 декабря, Тарасов обычно отмечал в московской квартире. Звонил мне заранее: «Гости собираются к десяти, а ты приходи в пять, пивной бар работает с пяти часов. И не забудь захватить холодильник». И я являлся к нему с двумя ведрами, наполненными снегом, — «холодильником», в который он ставил бутылки с пивом.

В начале мая 1975 года я приехал из редакции «ФиС» в спортивный клуб ЦСКА, когда команда тренировалась на территории аэродрома, игроки поднимали там «блины» штанги, делали другие упражнения, а рядом со мной совершал легкие пробежки травмированный защитник Никита Высоких.

Тут к нам подошел офицер из аэродромной службы и попросил Никиту доложить Тарасову, что скоро должны начаться тренировочные полеты, нужно срочно освободить поле аэродрома. Высоких, усмехнувшись, потрусил к Тарасову, неторопливо вернулся. Вот каким был тарасовский ответ: «Пусть впредь аэродромное начальство согласовывает со мной свои полеты, а сейчас я тренировку отменить категорически не могу!» Тренировка продолжалась. Тарасов не пожертвовал ни одной из ста отведенных на нее минут.

Потом Бубукин мне рассказал:

— На этом же аэродроме произошел и такой поначалу неожиданный для меня эпизод. Зимой, перед самой первой тренировкой, Тарасов попросил меня найти на аэродромном поле место, где снегу было поменьше. Я долго искал и наконец нашел нечто подходящее. После разминки в зале подходят игроки вместе с Тарасовым. «Анатолий Владимирович, — кричу, — нашел, идите сюда». А он мне при всех в ответ: «Молодой человек, вы хотите лодырничать, легкую жизнь ищете и других к этому призываете... Мальчишки, за мной!» И полез в снег, который ему оказался по грудь, за ним — футболисты. «А теперь — кувырки!» Кое-как из-под снега выбрались, а защитника Вали Уткина нигде не видно. Оказывается, он при кувырке головой вперед целиком в сугроб ушел...

Посмеялись. Настроение у всех поднялось, а я понял, что этот спектакль с моим разоблачением Тарасов устроил для игроков специально и что так и будет впредь. Он изображал всяческие трудности, чтобы их героически преодолевать.

Тарасова знали все, у него была всенародная слава. А сам Бубукин сравнивал его с Львом Толстым в литературе. За необычайные глубину, размах, смелость мысли, за неисчерпаемые тренерские творческие возможности. Он жил с верой в чудо, и сам был в спорте — чудотворцем.

Сергей ШМИТЬКО