Печать
Просмотров: 912

Воспоминания о кумире

Дорогая редакция! Помните призыв профессора Преображенского из «Собачьего сердца» Михаила Булгакова: «Не читайте по утрам советских газет»? Он актуален и сегодня, разве что слово «советских» надо заменить на «российских». Даже о героях спорта иные издания и телеканалы рассказывают в стилистике желтой прессы. Например, о гении футбола Эдуарде Стрельцове пишут только как о человеке, совершившем серьезный проступок. А о том, каким он был футболистом, не рассказывает никто. Возможно, и потому, что нынешние спортивные комментаторы никогда не видели его на футбольном поле. У меня подрастают внуки, которые увлечены футболом. Для них и для других любителей спорта, знающих о Стрельцове-игроке понаслышке, было бы интересно прочитать сочинение кого-то из тех, кто дружил с ним, кто запомнил его как футболиста.

В. ДЬЯКОВ, г. Тверь

Стрельцов — навсегда!

Всем (ну не всем, но многим) известны типы национальных характеров, обнаруженных классиками русской литературы. Читай «Мертвые души» или вспомни, например, Обломова.

 

Но есть, по-моему, смысл задержаться и на характере, предложенном миру отечественным футболом.

Правда, из-за особенностей судьбы (о которой и намереваюсь здесь напомнить) Эдуарда Стрельцова зарубежный зритель мало знает этого великого русского футболиста — на международной арене игрок московского «Торпедо» и сборной страны выступал реже, чем нам — его современникам — хотелось бы.

И мне не столько даже жаль, что сборная СССР, сыгравшая на трех чемпионатах мира без Стрельцова, не добилась того, чего наверняка бы достигла, будь в ее составе Эдуард, сколько обидно, что иностранным ценителям футбола не открылась та Россия, что интерпретирована через характер главного на все времена форварда нашей страны.

Я познакомился со Стрельцовым, когда ему минуло двадцать семь лет, — и приятельствовал с ним до конца жизни Эдуарда — он умер через день после своего пятидесяти трехлетия. То есть мы были знакомы половину его жизни. Близость нашего знакомства обусловлена работой над книгой мемуаров Стрельцова — и о некоторых чертах Эдика (как звала своего любимого футболиста вся страна), мне кажется, я могу судить с достаточной долей вероятности.

2017 8 Nilin 1
Торпедовцы Михаил Гершкович, Эдуард Стрельцов и Анзор Кавазашвили, 1968 г.

Нет больше в мире футболиста, прожившего за свою спортивную карьеру две жизни игрока, как случилось это с Эдуардом Стрельцовым.

Каждый пропущенный в большом спорте сезон (а то и просто месяц-другой) ставит под сомнение дальнейшую карьеру атлета.

Стрельцов пропустил шесть с половиной сезонов — и всё равно вышел на свой уровень. Когда его признали лучшим игроком за 1967 год (через три, выходит, сезона после возвращения в футбол), легендарный Андрей Старостин заметил: «Одно из двух — или футбол остановился в своем развитии, или Эдик действительно гений».

Через год — уже тридцатилетним — Эдик снова был признан футболистом № 1 СССР. Вроде бы самая пора сказать о причине, вынудившей форварда взять столь катастрофическую паузу в игре?

Однако размышления о случившемся с Эдуардом весной пятьдесят восьмого года — за несколько дней до начала мирового чемпионата в Швеции — всё чаще отвлекают людей, не заставших игрока на поле, от сути явления — и для них масштаб самого присутствия в футболе заслонен бывает скандальной хроникой.

Поэтому вижу первостепенной своей задачей сначала представить — по мере, конечно, моих возможностей — футбольный портрет Стрельцова, а об инциденте 24 мая 1958, повторяю, года рассказать позднее.

2017 8 Nilin 2
Эдуард Стрельцов стоп-кадр из легенды

К моменту нашего со Стрельцовым знакомства за ним, кроме почти семилетней паузы, были небывало ранняя слава, четыре с половиной сезона, один другого громче, олимпийская победа и серебряная медаль внутреннего чемпионата.

Я тогдашний — сначала школьник, затем студент-первокурсник — ни под каким видом не мог претендовать на личное с ним знакомство.

Но я был свидетелем его подвигов на поле футбола, а круг таких свидетелей за более чем полвека сузился почти до полного их отсутствия.

Эдик сын фронтовика.

В сорок третьем году отец Стрельцова приезжал с фронта на побывку. Его сопровождал ординарец. С четырьмя классами образования, столяр с завода «Фрезер» Стрельцов-старший уходил на войну рядовым — и стал офицером разведки. «Отец у тебя везучий, — объяснял Эдику ординарец, — столько языков на себе притащил, а на самом ни одной царапины...»

Этот же ординарец сообщил зачем-то матери Эдуарда Софье Фроловне, что у отца на фронте есть женщина — и мать написала отцу, чтобы домой не возвращался. Первая жена Стрельцова-младшего — Алла — считала причиной всех бед своего непутевого супруга безотцовщину.

За всю послевоенную жизнь Эдик увидел отца лишь однажды — уже семнадцатилетним игроком команды мастеров — в Ильинке, когда хоронили деда, работавшего на «Фрезере» фрезеровщиком.

И там же, после поминок, на ровном месте возник конфликт. Кто-то полез на Стрельцова-старшего с топором. Сын, здоровый парень, испугался: псих этот топором может убить папу. «Что ты, сынок, — успокоил его отец, — что мне его топор». И, отобрав у «психа» топор, закурил. Эдик еще с довоенного времени помнил, что, справившись с какой-либо экстремальной ситуацией, отец всегда спокойно закуривал.

На обложке мемуаров Стрельцова великий футболист изображен был с зажженной сигаретой. И многие тогда ханжески возмущались: какой пример молодежи — спортсмен курит...

Софья Фроловна считала, что Эдик — «вылитая я». Но Эдику хотелось быть похожим на отца. «Я и похож, — говорил он мне, — только у него вот волосы сохранились». Сам Стрельцов-младший рано полысел.

Софья Фроловна в нестарые еще годы перенесла инфаркт, болела астмой, получила инвалидность, но работала — сначала в детском саду, потом на «Фрезере». И Эдик после семилетки не только играл в футбол за команду завода, но и был слесарем-лекальщиком.

В детской команде «Фрезера» он был самым маленьким по росту, но играл центрального нападающего почти в той же манере, что и потом за мастеров.

За одно лето — сорок девятого года — он вырос сразу на тринадцать сантиметров. И совсем мальчишкой стал выступать за мужскую команду завода.

Когда после игры взрослые футболисты собирались в кафе, Эдика кормили, совали в кулак три рубля на мороженое и поскорее отсылали: «Иди погуляй, нечего тебе взрослые разговоры слушать». И он уходил от них безо всяких обид и сожаления — вне футбольного поля у него ничего с ними общего не было.

Он ехал из Перова, где жил с матерью, в Москву — на футбол. На стадионе «Динамо» часа по четыре отстаивал за билетом — школьным, самым дешевым.

Быстрее, чем возможно вообразить, Эдик — ему едва минуло шестнадцать — оказался среди тех мастеров футбола, на которых еще вчера смотрел с трибун.

В команде мастеров «Торпедо» большинство игроков были старше Эдика Стрельцова годами едва ли не настолько же, насколько мужики завода «Фрезер», с которыми играл он мальчишкой. Но разница в отношениях со старшими оказалась прямо противоположной.

Эдуард сразу же нашел полное понимание с другим молодым талантом — Валентином Ивановым. И в команде, можно сказать, установилась дедовщина наоборот — тренеры «Торпедо» считались теперь в первую очередь с двумя молодыми лидерами команды. Стрельцов с Ивановым поднимали команду на новый уровень. «Торпедо» всегда считали командой со своим стилем, не робевшей перед клубами-чемпионами. Но, побеждая «Спартак» или «Динамо» в отдельных матчах, команда московского автозавода сама на первенство не претендовала. С приходом игрока стрельцовского масштаба ситуация коренным образом менялась — при двадцатилетнем Эдуарде в амплуа центра нападения сезон пятьдесят седьмого года «Торпедо» закончило на втором месте.

Желая утихомирить восторги болельщиков, вызванные игрой Эдуарда, пресса в один голос твердила, что ранняя слава портит талантливейшего из футболистов. Ему приписывали зазнайство — самый страшный грех для советского героя (смотрите кинофильмы тех лет, они до сих пор в репертуаре телевидения), а в связи с критикой торпедовского фаворита и возник, кстати, диагноз «звездная болезнь». Но почему никто не сказал тогда про тяжесть лидерства на восемнадцатилетних плечах, лидерства особенно трудного для Стрельцова по его душевному складу?

Перегрузки премьерства и лидерства для юного существа, не созданного ни верховодить, ни подавлять чью-либо волю, а склонного, наоборот, поддаваться любому влиянию, быть ведомым, управляемым и безотказным, осложнили жизнь Стрельцова с первых шагов, которые у него несравненно лучше получались на траве футбольного поля, чем на почве внефутбольного быта.

Общительный и безудержно компанейский парень, он не признавал дистанций между людьми и принятой в любом сообществе субординации.

На поле он не знал себе равных в раскованности — в той внутренней свободе, которой всю жизнь он интуитивно руководствовался. И в самых незадавшихся ему играх он всё равно этой свободы не утрачивал — ждал (в иных случаях и напрасно), что снизойдет на него свыше — и он заиграет адекватно своим возможностям.

С такой же свободой Эдик пытался прожить и обыденную жизнь, надеялся и в общежитии на такое же, как на поле и на трибунах, всепрощение за промахи, которые искупал мигом вдохновения.

И, конечно же, со своей свободой он обречен был на неприятности и несчастья. Он извинял себе пренебрежение спортивным режимом — ради всё той же свободы, но уже вне футбольного поля, лучше других представляя, каким талантом одарен.

Бывают, разумеется, случаи, когда пьющий человек обманывается, излишне положившись на природный дар. Но Стрельцов пострадал, не дар свой переоценив, а только добрые к себе чувства.

Законы игры нарушались им ради законов, писанных для него одного, — он подчинялся по-настоящему только зову собственной игроцкой природы, с чем в итоге всем пришлось смириться.

Он принимал, например, мяч на своей половине поля — и весь стадион вставал со своих мест в предвкушении ответственного индивидуального решения — Эдик мог сыграть гениально от первой до последней минуты...

Александр НИЛИН

Полную версию очерка А. Нилина читайте в бумажной версии журнала.