Печать
Просмотров: 1279

Лыжи «фишер» с мелкой насечкой

2017 12 utk

Эту историю я рассказала 31 мая, когда редакция «ФиС» торжественно отмечала 95-летие журнала. Меня попросили записать ее для публикации в декабрьском номере, к началу лыжного сезона.

Не знаю, будет ли мой рассказ полезным для любителей лыж. Мне хотелось бы рассказать не столько о лыжах, сколько вспомнить свою маму, которую читатели «ФиС» узнали под псевдонимом Алла Соломенцева. Я благодарна всем, кто написал добрые слова о маминых заметках. Маме это было очень приятно, она собиралась написать еще что-то, но что именно — мы уже не узнаем.

Декабрь — мамин месяц. Она родилась 27 декабря 1929 года и скоропостижно ушла из жизни 12 декабря 2016 года, не дожив двух недель до 87 лет. За два дня до этого мама каталась на лыжах — по-моему, неплохой финал жизни, раз уж рано или поздно ее приходится завершать. Правда, все мы, родные и друзья, наблюдая за мамой, ее живостью, ясным, светлым умом, интересом к жизни, были уверены, что она еще долго будет жить. Но ее сердце решило иначе…

Мама писала под псевдонимом, скорее всего, из-за своей скромности. К тому же ей не хотелось показывать свое родство со мной, уже печатающейся в журнале, но я спустя некоторое время этот секрет все-таки раскрыла.

Алла, Аллочка — так называли маму ее сокурсники, хотя по паспорту она Алиса Григорьевна. Есть семейное предание, почему маму назвали Алисой — очень популярным сейчас женским именем, но редким в те годы.

Девичья фамилия мамы — Беляева, по матери, а ее отца звали Григорий Соломенцев. В мамином свидетельстве о рождении указаны и мать, и отец — тогда так было возможно, хотя брак не был зарегистрирован, как оказалось — к лучшему. Потому что за несколько месяцев до рождения мамы семья ее отца попала под раскулачивание из-за одной «лишней» телки. Спустя некоторое время по улицам города повели большую колонну раскулаченных для отправки в Сибирь. По обеим сторонам улиц стояли толпы людей, провожая своих — родных, друзей. Среди провожавших были и моя будущая бабушка с маленькой Алисой на руках. Григорий, мамин отец, их увидел, спросил, кто родился и как назвали. Бабушка ответила, что родилась дочь Алиса. И всё — он махнул рукой, колонна ушла, больше никакой информации о мамином отце и моем деде у нас нет. Мама выросла в большой семье бабушки и дедушки со своей матерью и тетками, двоюродными братьями и сестрами, но без отца.

Так вот, о лыжах. Мама была такой страстной любительницей лыж, что старалась использовать любую возможность покататься на них. Вот и весной каталась до последнего — когда вовсю светило солнце, на открытых местах уже блестели лужи, а в тени деревьев еще сохранялся снег, пусть даже мокрый. На протяжении последних нескольких лет я слышала мамину фразу в марте, когда она, румяная и улыбающаяся, возвращалась домой: «Зима кончается, жизнь кончается — надо побольше накататься!»

Но пластиковые лыжи плохо шли по мокрому снегу, «отдавали», как выражаются лыжники. Мазь для плюсовой температуры не помогала: хотя снег не прилипал к лыжам, езды вперед не было.

Однажды мама встретила на лыжне молодого гонщика, лыжи которого катились вперед легко и непринужденно, казалось бы, сами по себе. Мама остановила его и попросила объяснить, почему его лыжи едут вперед и не «отдают», а ее — нет. Лыжник любезно снял свои лыжи фирмы «фишер» и показал их скользящую поверхность: на грузовой площадке, под ботинками, была мелкая насечка, предотвращающая «отдачу». А на маминых лыжах насечки не было — вся скользящая поверхность была гладкой.

И мама стала мечтать о таких лыжах. Встреча эта произошла в конце марта, до начала следующего лыжного сезона было больше полугода, но мама постоянно помнила о своей мечте. Когда в июле, в самую середину лета (это был 2006 год), я сказала ей, что собираюсь в редакцию «ФиС», она вдруг сказала: «Слушай, вдруг там увидишь Преображенского, спроси его, можно ли в моем возрасте кататься на лыжах «фишер» с мелкой насечкой». Я пообещала, не очень уверенная, что увижу Владимира Сергеевича.

Но мне повезло — Владимир Сергеевич Преображенский был в редакции. Я поздоровалась с ним и представилась. Владимир Сергеевич приветливо ответил мне, и я задала мамин вопрос. Он спросил, сколько ей лет. Я сказала, что в декабре будет семьдесят семь. «О, прекрасный возраст, самое время для лыж «фишер» с мелкой насечкой, — весело ответил Владимир Сергеевич. — Ваша матушка молодец, пусть катается на них в своё удовольствие!» Вернувшись домой, я сказала маме, что всё в порядке — Преображенский дал «добро».

В ноябре, накануне лыжного сезона, мама объявила, что в подарок ко дню рождения ей хотелось бы получить лыжи «фишер» с мелкой насечкой. Сказано это было не в виде категоричного требования, а с робкой надеждой. И я, зная, что маме очень хочется иметь такие лыжи, решила, что найду их во что бы то ни стало. Нашла сайт фирмы «Фишер», убедилась, что в России они продаются, но вот цены... И я решила поискать лыжи с такой же насечкой в окрестных спортивных магазинах. Ведь для мамы важнее тип насечки, а не фирма.

Я обошла несколько магазинов и везде спрашивала лыжи с насечкой. Они были, и по вполне доступным ценам. Но я не знала, та самая ли это насечка, поэтому решила, что мы пойдем в магазин вместе: если мама выберет лыжи, то я их куплю.

«Мам, ну что, когда пойдем за лыжами с насечкой?» — спросила я, вернувшись с работы. Мама радостно ответила: «Да прямо сегодня — поедим, посуду вымоем и пойдем». И слякотным темным ноябрьским вечером мы отправились за лыжами. Пришли в первый магазин, второй, третий. Результат был везде один. Я подводила маму к лыжам, она внимательно рассматривала скользящую поверхность, проводила пальцем по насечке и говорила: «Нет, не то».

Мы обошли все магазины с нулевым результатом. Я расстроилась, но тут вспомнила, что неподалеку есть торговый центр с продуктовым гипермаркетом, куда мы часто ходили, там же были торговые павильоны, и среди них один со спорттоварами, про который я забыла.

Мы пошли туда. Лыж было много, но без насечки. Я обратилась к продавцу, наблюдавшему за нами с пренебрежением: пришли две тетки в скромной одежде, одна из них — вообще бабка с седой головой, вряд ли что-то купят. На мой вопрос о лыжах с насечкой продавец пошел в подсобку и принес пару лыж, глядя на нас по-прежнему равнодушно. Мама посмотрела на грузовую площадку, где была насечка, похожая на крупную рыбью чешую, и снова произнесла: «Не то». И добавила: «Молодой человек, а есть ли у вас лыжи с насечкой помельче?» Продавец впервые посмотрел на нас с интересом, опять ушел в подсобку и вышел с изящными узкими лыжами длиной 185 сантиметров — как раз маминого размера. Она повернула лыжи скользящей поверхностью к себе, провела пальцем и радостно воскликнула: «Она! Та самая!» Я бросилась смотреть, что же это за насечка такая. Она имела такой вид, словно кто-то взял линейку, остро заточенный карандаш и разлиновал среднюю часть лыж тонкими короткими линиями в шахматном порядке.

Сколько стоили эти лыжи, я не помню. Но немного — я тут же расплатилась, и мы радостно пошли домой. Только дома мы увидели, что на лыжах написано «фишер», а произведены они, судя по надписям, в Австрии. Но это не так уж важно, главное — на них была нужная маме насечка, на протяжении десяти зим продлевавшая ей удовольствие от катания на лыжах. Мама берегла эти лыжи, надевая их только в оттепель, и чаще каталась на обычных, без насечки.

Свою любовь к лыжам мама старалась привить и нам — своим детям и внукам. Уже в возрасте от года до полутора, в зависимости от месяца рождения, сначала я, позже мой брат и еще позже мой сын делали первые шажочки на детских лыжах под чутким маминым руководством. Несмотря на довольно скудный семейный бюджет, деньги на лыжи, как и на другой спортинвентарь — велосипеды, бадминтон, настольный теннис, находились.

А вот с коньками вышло по-другому. Сама мама научилась на них кататься еще в школе, в институте с удовольствием ходила на каток с сокурсниками. Но когда мы с братом были детьми, наша семья жила в лесу, катка поблизости не было, зато для лыж были все условия. Вот почему я лишь в 60 лет решила научиться кататься на коньках, и мама горячо поддержала мое намерение. А когда я возвращалась с катка, она говорила мне не без зависти: «Ох, я бы тоже с величайшим удовольствием встала на коньки, да как вспомню про хрупкие старушечьи кости — нет уж, буду довольствоваться лыжами!»

Еще мама очень любила бадминтон и всегда радовалась, если находились желающие поиграть с ней. Последний раз мама играла в бадминтон с правнуком Мишей, ей — 83, ему — два года, но оба были одинаково счастливы, судя по тому, как заливисто смеялись во время игры!

Мама стремилась увлечь нас не только физкультурой, но и многим другим. Книгами в нашей семье «заведовал» отец, и любовь к ним у меня и брата в первую очередь от него, хотя и от мамы тоже. А мама первая в семье стала самостоятельно учить английский язык, он тогда не был так популярен — все мы в школе учили немецкий. Вслед за ней и я начала учить английский, по тем же учебникам, и он стал моим основным иностранным языком.

Немецкий язык мама не забыла. И совсем недавно, когда ей было около 80 лет, с удовольствием участвовала в переводе с немецкого на русский текстов для атласа декоративных деревьев и кустарников, помогая нашей давней хорошей знакомой — профессиональной переводчице.

Еще мама прекрасно рисовала. На стене ее комнаты висит убранный в скромную деревянную раму лист ватмана, на котором в студенческие годы она акварелью сделала копию «Корабельной рощи» И.И. Шишкина — пожалуй, своего самого любимого художника. А на стене одной из комнат квартиры в нашем любимом доме, сгоревшем в 1999 году, мама нарисовала огромное дерево, чтобы скрыть под ним следы потопа, изуродовавшего недавно покрашенную ею стену. Кстати, мама любила делать ремонт — он отчасти заменял ей рисование.

Почти до самых последних лет мама старалась не пропускать ни одной крупной живописной выставки. Она любила посещать их одна, чтобы передвигаться по залам в удобном для нее темпе и останавливаться подольше возле тех картин, которые привлекли ее внимание.

Еще маминой страстью была музыка — от собственного музицирования до посещения филармонических концертов, на которые мы часто ходили вдвоем, и я помню некоторые из них. Но всё-таки мои самые яркие музыкальные воспоминания — это звуки маминой игры на пианино: Шуберт, Шопен, Чайковский, Моцарт, Бетховен... Мне нравилось слушать даже гаммы в ее исполнении, и я жалела, что сама не играю.

Вспоминая всё это и многое другое, я понимаю, что мама не только подарила нам, своим детям, жизнь, но и наполнила ее тем радостным, ярким и интересным миром, в котором до самого последнего дня жила сама, вопреки всем сложностям и бытовой неустроенности, которые достались ее поколению.

Теперь осиротевшие мамины лыжи и палки стоят в углу нашей квартиры. Среди них и ее любимые лыжи — те самые, с мелкой насечкой. Прошлой весной, в самом конце марта, я несколько раз прокатилась на них по лесу по маминому маршруту, объезжая лужи и наслаждаясь журчанием ручьев и весенними солнечными лучами. И мне казалось, что меня освещает и согревает не только солнце, но и мамина улыбка, навеки слившаяся с ним.

Ирина УТКИНА, кандидат биологических наук