Печать
Просмотров: 840

Это было, было...

Знак беды

26 апреля 1986 года случилась Чернобыльская катастрофа, а вскоре, 6 мая, в Киеве стартовала «Велогонка Мира». Есть повод вернуться к этим событиям 30-летней давности, вроде бы, никак не связанным, но мне показавшимся звеньями одной мистической цепи.

К этой велогонке я оказался причастен случайно. Когда главный редактор газеты «Советский спорт» Валерий Кудрявцев предложил прокатиться по Европе, я вместо того, чтобы ответить радостным согласием, буркнул что-то вроде: «Надо подумать». А подумать было о чем. И не только по поводу собственно гонки, которую в ту пору именовали «Тур де Франс Восточного блока», что подчеркивало ее важность и усложняло мою задачу. Тем паче что в велоспорте я ни черта не смыслил.

Впрочем, разобраться, что к чему, особого труда не составляло. Дипломатическая пауза была скорее демонстрацией: дескать, обида, нанесенная мне начальством, еще не забыта.

Дело в том, что перед тем я пережил незаслуженную опалу и пару лет западнее Таллинна (тогда еще с одним «н») не забирался. Положение «невыездного» и придирки на ровном месте поднадоели. Написал заявление об уходе. Причем в такой наглой форме, которая привела главного в ступор. Последовал откровенный обмен мнениями. «Велогонка Мира» должна была положить конец нашей войне.

Подготовку начал с визита к Виктору Капитонову. Олимпийский чемпион, незадолго до того сдавший пост наставника советской велодружины, принял меня на Рублевке. Тогда она была еще свободна от царских хором и глухих заборов с камерами слежения. Общались мы в обычном деревенском домике. Под шашлык и напиток марки «самогон». После чего хозяин бодро сел за руль престижной в те времена «Волги» и с пугающей лихостью, благо пробок тогда не существовало, однако в рамках правил дорожного движения, доставил меня к метро.

Потом я слетал в Сочи, где шоссейники упражнялись перед грядущим испытанием. Перед очередным заездом договорился с Александром Гусятниковым, главным тренером команды, поехать следом в «техничке». Хотел понаблюдать караван в реальном режиме. Впечатлений получил массу. Вместе с приступами тошноты и телесными ушибами. От болтанки в тесном кузове на горных серпантинах.

К чему эти подробности? А к тому, чтобы читатели уяснили, насколько ответственно автор отнесся к своей миссии. Ответственность усугубляло одно немаловажное обстоятельство: «Велогонка Мира-86» принципиально отличалась от предыдущих. А именно: если те проходили по дорогам ГДР, ЧССР и ПНР, символизируя нерасторжимую связь братских нам республик в борьбе за мир и дружбу, то эта должна была стартовать в СССР — колыбели идеалов прогрессивного человечества.

А поскольку масштабы нашего отечества вступали в противоречие с «нерасторжимостью» уз братства, решено было связать Киев с Варшавой воздушным мостом. По регламенту страна, дававшая старт многодневке, брала на себя и хлопоты по оснащению каравана. Я озадачил киевского собкора Бориса Гопника отслеживать новости из оргкомитета, и мы регулярно поставляли информацию на первую полосу.

25 апреля, получив свежую порцию и добавив что-то про составы команд, понес заметку в секретариат. По дороге-то меня и осенило. «Слава, — говорю выпускающему Варывдину. — Иллюстрация бы не помешала, а у меня — шаром покати. Но есть идея».

Тут же, взяв карандаш, я ее изобразил: «Вот круг — это Киев. А вокруг — три лепестка, как три этапа гонки. Усек?» Варывдин, живописи не чуждый, догнал сразу…

2016 5 malkovНе обнаружив утром в свежем номере газеты придуманного логотипа, я не сильно огорчился. Но после первых же сообщений об аварии на Чернобыльской АЭС возникла смутная ассоциация между карандашным эскизом и знаком радиационной опасности.

Ассоциация эта укрепилась уже в Киеве. Когда увидел на вокзале толпы, штурмующие поезда. Когда услышал советы осведомленных аборигенов реже появляться на улице, по крайней мере в дождь, и почаще прибегать к водке (она якобы помогала от радиации, но была дефицитной по причине сухого закона). Когда, наконец, перед посадкой в самолет на Варшаву наблюдал из очереди у рамки, фиксирующей вредные излучения, как массажиста нашей команды заставили снять кроссовки. На борт поклонник здорового образа жизни поднимался босиком: как выяснилось, то была расплата за пробежки по изумрудным киевским газонам…

Сейчас задаюсь вопросом: почему такие детали отпечатались в памяти, а всё прочее (включая сами гонки по живописным проспектам и набережным: пролог и две «разделки») осталось смазанным фоном? Скорее всего, сработала защитная избирательность мозга.

К слову, о фоне. Радиационном. В те дни в Киеве он превышал норму в сотни раз. Хотя радио вещало про вполне безобидные 0,34 миллирентгена в час. Но и этой скупой, помноженной на слухи, информации хватало для паники. Город опустел наполовину. Радионуклиды витали в воздухе, покрывая всё и вся, даже проникали глубоко в асфальт. Способность битума поглощать эту гадость хорошо известна специалистам. Впрочем, эксперты пытались бороться с радиоактивностью в Чернобыле и Припяти. А здесь, всего в сотне километров от эпицентра, в велошоу были задействованы специалисты иных профилей. Всё протекало по сценарию, на который взрыв ЧАЭС никак не повлиял.

К примеру, товарищи, ответственные за массовку, исправно обеспечивали шеренги машущих флажками пионеров. Для чего учителям пришлось мобилизовать остатки изрядно поредевших классов. И когда пару, по-моему, раз с безоблачного неба внезапно проливался ласковый дождик, почти никто из публики не спешил открывать спасительные зонтики. За их отсутствием. Наличия дозиметров я тоже не заметил. Зато секундомеры включались строго по графику. Механизм велогонки, запущенный задолго до аварии, работал безотказно. Журналисты строчили бодрые репортажи. Судя по газетам, ничего другого, достойного внимания, в столице Украины и ее окрестностях не происходило.

2016 5 malkov2Как выяснится много позже, с погодой Киеву тогда здорово повезло. Солнце припекало, и мощные потоки воздуха возносили радиоактивную грязь в голубые небеса. А сильный юго-восточный ветер относил выбросы из горящего реактора в леса Брянщины, Белоруссии и далее — вплоть до Скандинавии. Будь иначе…

Но, повторяю, всё это прояснилось потом. Еще по пути в Варшаву завесу тумана мне приоткрыл оказавшийся в соседнем кресле Валерий Зуфаров, фотограф из ТАСС. Он исхитрился полетать на вертолете спасателей над аварийной АЭС и с чувством законной гордости профессионала показал снимки. Технически безупречные, но жуткие по содержанию. Эти «веселые картинки» принесли ему несколько международных премий. Они же стали причиной преждевременной (всего через десять лет!) смерти этого талантливого и жизнелюбивого человека.

Возможно, тогда-то в беззаботной репортерской душе автора и начало вызревать дурное предчувствие. Что вся эта затея добром не кончится. Не для мероприятия, к которому оказался причастен. Для него лично. Крепло подозрение, что в этом кошмаре есть доля и его вины. Пусть невольной и эфемерной, но есть! Зачем было кликать беду дурацким рисунком?

Первый звонок прозвучал в варшавском аэропорту. Когда наш самолет вдруг сильно тряхнуло уже в конце рулежки. Выяснилось: диспетчеры на всякий пожарный случай загнали киевский борт в самый глухой угол поля, и тот, не вписавшись в габариты стоянки, снес крылом мачту освещения.

Дальше гонка закрутилась в штатном режиме. Единственное, что смущало, это преобладание среди зрителей людей в советской военной форме. Был приказ, и они послушно выстраивались вдоль трассы. Видимо, обывателям кавалькада велосипедов и автомашин, прибывших из опасной зоны, внушала серьезные опасения.

Ближе к финишу маршрута длиною свыше двух тысяч километров интрига почти улетучилась. Немец Олаф Людвиг (тот самый, который два года спустя выиграл Олимпиаду в Сеуле) лидировал уверенно, а у сборной СССР уже не осталось конкурентов в борьбе за командное «золото».

На подъезде к Пльзеню (предпоследний этап) плетемся за неспешным пелотоном. Наша «пятерка» под № 1 с тассовцем Юрием Хромовым и чиновником Спорткомитета в веренице машин прессы. Шоссе, вырвавшись из предгорья в долину, расширяется. Судья дает долгожданную отмашку: можно обходить тружеников педалей, чтобы понаблюдать развязку на стадионе пивной столицы.

Миша, наш водитель, резко давит на газ. А пока «жигуленок», урча форсированным движком, набирает ход, он досказывает очередной анекдот из своих безразмерных запасов. Причем делает это, повернув голову назад. Чтобы видеть реакцию аудитории. На мою реакцию ему плевать: какой прок от пассажира на переднем сидении — без чувства юмора, к тому же дремлющего?..

Внезапно внутри что-то щелкнуло, я распахнул глаза и обнаружил: шоссе уходит круто вправо, а мы несемся по прямой. Издаю вопль: «Ми-ша-а-а!!!» Тот принимает мгновенное — и единственно верное — решение: не бьет по тормозам, не выкручивает баранку, дабы вписаться в вираж, а пускает машину аккурат промеж столбиков ограждения. Мы взлетаем. И не свергаемся в обрыв, не врубаемся в каменный откос. Свежевспаханный чешский чернозем принимает нас в свои мягкие объятия.

Это сейчас могу себе позволить эпитеты. Тогда же было не до них. За считанные мгновения, пока мы покоряли воздушную стихию, память успела прокрутить чуть не всё былое (классика жанра!). Четко помню: мелькнула и та злосчастная картинка — круг с тремя лепестками.

На волю пришлось выползать через окна — дверцы заблокировала пашня. Матерясь и сплевывая жирный чернозем, выбираемся на дорогу, где нас подбирают коллеги.

Финиш выигрывает наш Саитов. Асят счастлив, мне же его триумф добавляет проблем. Надо красочно рапортовать, но как? Всего лихорадит. Причем так сильно, что даже интервью записать не в состоянии: ручка и блокнот (диктофоны тогда были в диковинку) упорно не желают совпадать, да и мысли разбегаются в разные стороны. Решаю создать текст по памяти, в надежде на скорое возвращение в рабочее состояние.

Кое-как справился. А излечить посттравматический шок помогла дегустация на знаменитой местной пивоварне. Наутро встал удивительно бодрым. Жизнерадостный, хотя и слегка помятый, облик водителя (всю ночь знаток анекдотов посвятил ремонту покореженной «пятерки») настроения не испортил. Я даже махнул великодушно рукой на данную накануне клятву — донести на виновника аварии куда следует. И мы тронулись в сторону Праги…

Синяки на ребрах (след удара локтями при приземлении) сошли быстро. След же в памяти остался. Как не покидает ощущение мистической причастности к чернобыльской драме. К теме велоспорта больше не обращался. Охота пропала.

Евгений МАЛКОВ