Феномен человека
Мы постоянно рассказываем на страницах нашего журнала о том, как справиться с тяжелой болезнью, и о тех, кому это удалось. Разбираем «механизмы чуда», которое случается с людьми в самых, казалось бы, безнадежных ситуациях. Ищем в человеческом организме необходимые для победы над недугами резервы, главные из которых, наверное, — надежда на выздоровление и вера в успех. «У надежды есть резервы», — утверждает в одной из своих статей наш автор Зиновий Белкин. А столкнувшийся с онкологией Марат Хузмиев, чью серию статей мы сейчас публикуем, по сути, вторит Белкину. Настрой на выздоровление он ставит на важнейшее место, предлагая универсальную формулу самовнушения: «Победа будет за нами!».
Сегодня мы хотим предложить вниманию читателей еще один рассказ о человеке, победившем болезнь в ситуации, когда шансы на выздоровление были равны нулю. Надеемся, что каждый подобный пример поможет еще кому-то поверить в свою победу над недугом.
Скотт Лаутман: «Ты будешь жить! Ты обязан жить!»
Мы нагрянули в его дом на окраине Сиэтла неожиданно, даже не созвонившись. Линда Коулз, моя знакомая, сотрудник газеты «Сиэтл Таймс», сказала: «Ничего страшного, он родственник моего мужа и друг нашей семьи». Но дома Скотта Лаутмана не было. Он приехал через полчаса, вышел из машины и быстрой походкой, улыбаясь, направился к нам. Увидев эту походку, я было усомнился в том, что уже знал о нем, о его болезни.
Линда вскоре уехала. Хозяин же полез в холодильник за пивом, однако я решил с этим повременить: садилось солнце, и я попросил Скотта выйти во двор и сфотографироваться. Шел 1990 год.
И вот теперь, рассматривая его портрет, я, как и тогда, при нашей встрече, пытаюсь прочесть, увидеть, уловить хоть какие-то черты, хоть малейшие признаки того, что, казалось, неминуемо должна была оставить на лице, в глазах, пусть хоть в уголках рта мучительная болезнь моего героя. Но не нахожу… Весел, радушен, легок и приятен в общении, причем, уверен, не только с московским гостем. Ничего голливудского, никакой позы. А еще я обратил внимание на надпись на его майке: «Чтобы стать чемпионом, нужно сделать немного больше».
37 прожитых им к тому времени лет. Рассказал, что окончил университет в штате Вашингтон. Служит в авиакомпании «Аляска Эйрлайнз», обучает менеджеров. (Рядом завод, производящий знаменитые «Боинги», где мне удалось провести несколько часов.) Кроме того, работает детским тренером по плаванию. Правда, зарабатывает на этой работе существенно меньше. Босс авиакомпании предлагает ему значительно повысить должность и жалование, но с условием: Скотт должен бросить работу в бассейне. Нет же, Лаутман и думать об этом не хочет, он скорее расстанется с авиакомпанией. Считает работу в бассейне основной, по любви и призванию. Любовь его — выстраданная. В прямом смысле. В молодости он был одним из сильнейших пловцов США в баттерфляе. Однажды даже выиграл чемпионат страны. Причем у самого Марка Спитца — 9-кратного олимпийского чемпиона.
...Беда подкрадывалась неспешно. Но объявилась в одночасье, когда обратившийся к врачу с жалобой на боль в бедре Скотт узнал, что у него рак кости. Ему показали снимок: вот здесь, чуть выше колена. Он прекрасно понимал, что для спасения понадобится ампутация. Это подтвердил опытный хирург. «Но есть ли другой выход?» — спросил Скотт. Сказали, что теоретически есть: трансплантация — замена пораженного участка костной ткани на другой, взятый у него же, например из тазовой кости.
— Сколько у меня шансов? — спросил он. — Делали ли такие операции другим?
— До сегодняшнего дня в Соединенных Штатах были сделаны две подобные операции… Оба пациента погибли. Шансы подсчитывайте сами.
Сколько дней, сколько бессонных ночей пережил Скотт, решаясь на трансплантацию, я не спросил. Но ясно, что, отказавшись от ампутации, он почти наверняка подписывал себе смертный приговор, ставил свой ничтожный шанс остаться живым против почти стопроцентного, гарантированного врачебным опытом. Но Скотт принял именно это высочайшего мужества решение. Он поясняет: «Я выбрал трансплантацию с условием самому себе: “Ты будешь жить, ты обязан жить. И никаких “может быть”, а только “да, да, да!”». И он стукнул кулаком по столу так, что из моих рук выпали рентгеновские снимки. На этих снимках замененный участок кости обрамлен металлической сеткой. И не снаружи она — внутри! Внутри мышечной ткани. К тому же этот участок кости… глазам не верю… «Да, — смеется Скотт, — он длиной шесть дюймов».
Полгода Скотт ходил на костылях. Потом приступил к тренировкам, начал готовиться к Олимпийским играм в Москве. Но если бы даже американские спортсмены в них стали участвовать, шансов попасть в команду у Лаутмана не было, убежден в этом. Организм классного спортсмена — высокоорганизованный, во всех звеньях сбалансированный механизм. Любая, даже успешно выполненная, трансплантация неизменно накладывает жесткие рамки на последующую жизнь больного. Именно больного, таковым человек в сущности и остается на всё уготованное для него время.
— Неужели ты не понимал этого, Скотт? — спрашиваю я его.
— Если произошло одно чудо, почему бы не случиться другому? — пожимает плечами в ответ.
Другое не случилось. А затем оказалось под сомнением и первое.
В 1983 году боль возникла вновь. Он почувствовал, а вскоре узнал, что рак пополз выше. Пламя свечи опять задрожало, готовое вот-вот погаснуть. Дальше было нельзя размышлять, высчитывать шансы. Оставался один, дабы успеть прыгнуть на подножку последнего вагона. Но Скотт снова настоял на трансплантации. На этот раз его донором стал погибший человек. Не знаю, почему такое решение приняли врачи, не спросил.
Итак, Лаутману сделали новую операцию. И она прошла успешно. Успешно в том, что пациент не погиб. Но одно за другим последовали новые действия этой драмы… После второй операции стал рушиться каркас. И снова он ложился под нож. Не раз, не два… Еще семь тяжелейших операций перенес Скотт. Девять общих наркозов перетерпели его организм, его мозг. Рак больше не давал о себе знать, успокаивало хотя бы это. Но не выдерживал металл. Никто точно не знал, из чего изготавливать эту клетку, прежде чем снова вшить ее в живое тело. Хотя над проблемой ломали голову многие специалисты, в том числе и отец Скотта, инженер авиационной компании «Боинг».
— Но почему нельзя сделать из титана и таким образом добиться гарантированной прочности? — спрашиваю Скотта.
— Из титана нельзя, — отвечает он. — Материал каркаса должен быть соизмерим по прочности с костной тканью.
— Но она же мертва, ведь это ткань чужая, ткань погибшего человека.
— Да, но это не мертвая ткань. Видишь на снимке: моя живая ткань пустила корни в мертвую. И если костную ткань чрезмерно разгрузить сверхпрочным материалом каркаса, она погибнет от дистрофии…
Или от того, с чего всё началось. Выходит, и рак отступил не окончательно. Но не отступил и сам Скотт Лаутман. Он вытягивает ногу, сгибает ее в колене. Слышится легкий скрежет. Прошу его: «Покажи мне прооперированное место». Я ожидал увидеть нечто уродливое, истерзанное. Но всё выглядит очень пристойно. Шрамище. Но аккуратный, чистенький.
— И всё-таки, как дела?
— Хорошо! — Он опять улыбается. — Правда, видимо, предстоит новая операция. Десятая… Юбилейная.
— Последняя?.. — Подумав о жестокости подобного вопроса, я всё же задал его. Такого человека об этом спросить можно. К тому же с этим вопросом он живет.
— Возможно, не последняя, — ответил Скотт.
— Через два года Олимпийские игры в Барселоне. Скажи, Скотт, ты мог бы поверить в победу Марка Спитца, если бы он стал готовиться к участию?
— Нет. Всё-таки во всем есть пределы возможного. Ну, например, человек никогда не прыгнет в высоту на 3 метра, никогда не проплывет 100 метров за 30 секунд. Да, Спитц был величайшим спортсменом. В Барселоне ему будет 42 года, а в плавании даже 30-летний — уже старик. К тому же и Спитц понимает, что теперь для победы ему нужно плыть гораздо быстрее, чем тогда. А это невозможно. Но если бы мой друг Спитц решил готовиться к Олимпиаде, он имел бы шанс выиграть. И вот почему. Главное — не просто поверить. Нужно уметь верить... Это особое искусство — уметь верить. И Спитц этим искусством владел и владеет. Я очень уважаю Марка и признаюсь, что именно благодаря ему я стал верить, что мне удастся победить свою болезнь. И я буду жить.
…Мы стали прощаться. Я подошел к двери и увидел на стене картину: изможденная женщина выходит из моря, держа в руках водоросли ламинарии — свой единственный источник жизни. И стихи на картине:
На поле смерти и отчаяния
Лежит умирающий человек.
Низкими грозными голосами полнится ночь.
И мрачные видения являются взору.
Человек идет и идет, но цель всё так же далека.
Человек трудится из последних сил, но он всегда голоден.
И всё слышнее устрашающие голоса
О мрачных и безмолвных годах.
«Вот и конец, — говорят голоса, —
Настало время уходить».
Никто не замечает, что время уходит.
Оно мчится стремительно, уходящее время.
И я подумал: Скотт написал эти стихи давно. Тогда, когда надежда была сильнее веры. Он оставил здесь эту картину и стихи как память. Как напоминание самому себе. О поле смерти и отчаяния. Чтобы уметь верить...
После нашей встречи прошло 26 лет. Скотт Лаутман вернулся в большой спорт. Он вошел в элиту мирового зимнего плавания. Участвовал в рекордном эстафетном заплыве через Берингов пролив. Победил в престижном заплыве через Гибралтарский пролив. Он стал одним из лучших пловцов марафона Swim across America (об этом мне сообщили в Федерации плавания России). Ему 63 года. Он продолжает борьбу за полноценную жизнь. Он уже победил.
Вадим ЛЕЙБОВСКИЙ
От редакции: Вадим Лейбовский был блистательным мастером слова — репортером, журналистом, литератором. А в молодые годы — мастером бега на 800 м, победителем многих представительных всесоюзных и всероссийских соревнований. Месяца два назад он прислал в редакцию свою статью, которую вы только что прочитали. Ни он, ни мы тогда не догадывались, что эта публикация окажется для него последней.