Три ордена Красной Звезды

Фронтовики... Люди из моего опаленного мировым пожаром детства, не дожившие и дожившие до нынешней семидесятой годовщины Победы в Великой Отечественной войне. Сел за эти заметки-воспоминания о фронтовиках, в окружении которых прошли для меня и для моих сверстников, детей войны, последующие десятилетия минувшего века, и вдруг как-то само собой (со мною такое нередко случается) сначала написалось стихотворение, которое я и выношу на суд читателей.

Соколик

Они вошли в вагон и сели.

Свободных много было мест.

Старик держался еле-еле,

Как на погосте ржавый крест.

К нему придвинулась старуха,

Кошелку на пол уронив.

«Соколик мой...» — сказала в ухо,

Благодаря за то, что жив.

Почти пустой вагон качало

В туннеле в этот поздний час.

Фронтовиков осталось мало.

Осталась Родина у нас.

С ее полями и лесами,

С кукушкой вечной на сосне.

А кем мы стали? Кто мы сами?

И что мы помним о войне...

Мой отец погиб на фронте, когда мне было шесть лет. После школы и недолгого пребывания в военном училище (ушел, потому что оно тогда было реорганизовано из высшего в строевое) я оказался на Соловках, в учебном отряде Северного флота. Затем была корабельная матросская служба, первые публикации стихов в североморской газете «На страже Заполярья», в журналах «Советский воин» и «Советский моряк», альманахах и сборниках Воениздата, а после демобилизации — штатная работа в центральных газетах «Советский флот» и «Красная звезда». В 1960 году я стал членом Союза журналистов СССР, окончив который переключился на спортивную тематику, кстати, по совету Юрия Трифонова, в то время члена редколлегии журнала «ФиС».

Обращаюсь к этим автобиографическим данным лишь потому, что с раннего детства и в последующей мирной жизни находился рядом с теми, кто принимал непосредственное участие в священной памяти войне ради жизни на земле. И четверть века спустя после Победы, когда я начал работать в журнале «Физкультура и спорт», участниками ВОВ были главный редактор Николай Тарасов, его заместитель Виктор Синицын, Аркадий Галинский, Владимир Преображенский, в редколлегию журнала входил поэт-фронтовик Александр Межиров, автор знаменитого стихотворения о войне «Коммунисты, вперед!»

В «ФиС» мне поручили вести отдел футбола, и самыми желанными авторами были два ровесника, два бывших фронтовика — Лев Филатов и Константин Есенин. О моем учителе в футбольной журналистике Филатове я не упускаю случая рассказать читателям на страницах нашего журнала. А о Есенине еще не рассказывал ни разу. Его знали все, кто интересуется футболом, уважали и ценили титанический труд этого летописца забитых мячей, основателя Клуба бомбардиров имени Григория Федотова, собравшего не уступающую Книге рекордов Гиннесса уникальную картотеку по чемпионатам и Кубку страны, международным матчам сборной СССР и отдельно по игрокам, тренерам, судьям. Он считался «высшей инстанцией» в футбольных кругах.

А в моих глазах он всегда оставался прежде всего сыном Сергея Есенина и актрисы Зинаиды Райх. Потом его отчимом стал Всеволод Мейерхольд. И можно было только удивляться тому, что он, с детства интеллектуал-очкарик, подраставший в атмосфере высокой поэзии и театра, не мог жить без футбола, без болельщицкой преданности «Спартаку» еще с довоенных лет, сделавший уже в самом конце своей жизни такое публичное признание: «Все человеческие впечатления, чувства обязательно субъективны. Вспоминаю ленинградскую блокаду, дни и ночи, которые надо было пережить, каждые 24 часа. А порой в затишье было грустно и наплывало былое... Иногда лезли в голову рифмы.

День придет,

И перламутром шелка

В бирюзе, сверкающей

росой

Замелькают красные футболки

С знаменитой белой

полосой».

Бывая в кабинете Филатова, возглавлявшего еженедельник «Футбол-Хоккей» и доверявшего мне иногда написать обзор очередного тура всесоюзного первенства, доводилось наблюдать, как оживлялся, радовался хозяин редакторского кабинета появлению в нем Есенина. Как-то при мне он принес очередную статью. Филатов спросил: «А в прошлой статье много ошибок наделали?» «»Нет, — невинно ответил лучший футбольный статистик, — всего одну: написал, что Юрий Гаврилов забил «Торпедо», а надо было — ЦСКА. Исправлюсь».

Много лет спустя, в филатовских воспоминаниях о Есенине, я прочитал: «Он рассказывал, что у него хранится армейская газета с заметкой под названием “Погиб сын Есенина”, и шутил, что газетные ошибки пережить можно, и не слишком горюет, когда теперь сам их делает».

Я никогда не разговаривал с Константином Сергеевичем ни о стихах, ни о его военном прошлом. Хотя он, посмеиваясь, блестя стеклами своих сильных очков, мне кажется, ожидал от меня подобных вопросов. Но с меня было достаточно его великой фамилии и трех орденов Красной Звезды — фронтовых есенинских наград. А о футболе, матчах и игроках с ним можно было беседовать до бесконечности.

И вот, уже совсем недавно, готовя эти заметки-воспоминания для майского номера «ФиС», нахожу в Интернете статью краеведа Игоря Бурачевского, лауреата Всероссийской премии им. С.А. Есенина: «Фронтовая одиссея Константина Есенина». И помещенную в этой статье упомянутую выше заметку о его «гибели» на фронте, опубликованную в газете «Красный Балтийский флот» за 9 декабря 1944 года.

«Кто рассказал нам о нем? Возможно, что комбат, а может быть, и рядовой боец. Только о Есенине мы слышали из многих уст... Когда младший лейтенант Есенин пришел в батальон, его спросили:

— Поэт Сергей Есенин — однофамилец твой?

— Отец.

Пожалуй, младший лейтенант Есенин воевал не хуже других... Научился Есенин за время войны по вою снаряда или мины определять — надо ли залечь или можно спокойно пойти дальше... Война стала большим и обычным делом для этого безусого комсорга батальона. И, может быть, поэтому перед последним боем комсорг написал: “Я — не поэт. Это даже к лучшему: писать посредственные стихи мне просто стыдно, писать хорошие — нужен талант. Но Родину, Россию я люблю...”

Мы послали его в роту, когда она залегла. Немецкие корабли били по берегу, и казалось, нет силы, чтобы поднять снова в бой роту, — с уважением сказал майор Мелехин, двадцатитрехлетний храбрец, награжденный пятью орденами.

Комсорг Есенин... Да, мы послали его в роту... Немецкие корабли по-прежнему били по берегу... Но Есенин поднял роту и повел ее в бой. Когда его ранило, никто не знал. Он умер от потери крови... Все его видели до последней минуты среди наступающих...»

Далее цитирую размышление автора статьи «Фронтовая одиссея Константина Есенина»:

«Но он оказался жив! Что же произошло на самом деле? Уже стемнело, и Есенина подобрали санитары другого соединения. А в родной части после боя его недосчитались. Ту газету, сообщившую о гибели, Есенин увидел через несколько лет...

Поставьте на его место себя. Трагически погиб ваш отец. Отчима расстреляли. Мать стала жертвой бандитов. А вы сами? Вы четырежды на фронте смотрели смерти в глаза. После войны вас атаковал инфаркт. И вы после этого счастливы?

— Счастлив! Я очень счастлив! — повторял Константин Сергеевич. — Счастье — после лишений и потерь — созидать!»

О своем фронтовом прошлом Лев Иванович Филатов поведал в повести «Девятая рота», вышедшей в свет еще до появления его книг-размышлений о футболе, написанных писательским пером. Он и свой «Футбол-Хоккей» сделал самым читаемым в стране массовым спортивным изданием. К сожалению, всё это осталось уже в прошлом, как и сам отечественный футбол, в причастности к которому ощущал себя счастливым Константин Есенин.

Хотя он, инженер-строитель по образованию, принимавший участие в сооружении университета на Ленинских горах, всё так же усмехаясь и блестя стеклами очков, говорил, что «на досуге балуется занимательными извлечениями про футбольные рекорды, парадоксы, сенсации».

Не забуду и одну из прогулок с ним по олимпийской Москве восьмидесятого года, когда мы уединились в лужниковской аллее и он сказал о тогдашнем моем случившемся разводе с женой: «Бросьте, не переживайте!» А затем я услышал о его собственных женитьбах-разводах, и всё это вышло так к месту, что я был утешен и спасен. А он лишь посмеивался, вставлял в мудштук очередную сигаретку и произносил что-нибудь вроде: «Эка невидаль!» И, как обычно, упрекал меня за то, что я, по его непонятно откуда взявшемуся убеждению, болею за киевлян. И разубедить его в этом было невозможно. «Да ладно, я-то сделал подсчет, о каких игроках вы больше всего пишете...»

Вообще я бы назвал Константина Сергеевича великим утешителем. Убедился в этом еще раз, когда прочитал в филатовских воспоминаниях о том, как они возвращались вместе со стадиона, и Есенин сказал:

«Всё еще переживаете? Подумаешь, продули! Могу вас успокоить: у них это триста шестое поражение в чемпионатах страны. Представляете? Вы же не огребали столько двоек на экзаменах, и выговоров у вас меньше. И девушки столько раз от вас не отворачивались. Бросьте, пора привыкнуть...»

Филатов говорил о том, что было бы славно написать о футболе так, каким его видел Есенин. И задавался вопросом: удастся ли?

В теперешние времена — не удастся. Потому что свой, отечественный футбол мы давно потеряли. А то, что происходит сегодня в российском футболе, уверен, фронтовикам не понравилось бы. Прежде всего моим наставникам Филатову и Есенину. Их лучшие молодые годы пришлись на войну, с которой они вернулись победителями.

Сергей ШМИТЬКО