Имя в истории

В седле и без седла

Олимпийская чемпионка, чемпионка мира и Европы по выездке Елена Петушкова обладала каким-то магическим воздействием на зрителей, как на тех, кто следил за ее выступлением с трибун стадионов, так и на телезрителей. Прежде чем публиковать очерк сотрудника нашего журнала 70-х годов прошлого века Виктора Буханова, мы поговорили с теми, кто сегодня определяет лицо российской выездки — со спортсменами, тренерами, спортивными менеджерами, и выяснилось, что всех их позвала в конный спорт Елена Владимировна. «Мне было пять лет, когда я увидела по телевидению фильм о Елене Петушковой, — рассказывала мне президент большого международного клуба «Прадар» Вита Козлова, создавшая в Москве лучший в стране конно-спортивный клуб по выездке. — Она поразила меня своей царственной осанкой, черным фраком, белыми перчатками, а потом, когда мы познакомились поближе, — и своим упрямством, и благородством, и порядочностью». Примерно то же самое сказали участница двух Олимпиад Елена Сиднева, старший тренер молодежной сборной России Ольга Соболева и их коллеги. И хотя Елены Петушковой уже 7 лет нет с нами, но память о ней живет. Надеемся, что эта публикация найдет отклик у молодых людей, пока знающих о конном спорте понаслышке. Петушкова начала заниматься им в 14 лет. А ее коллега по сборной страны олимпийский чемпион Виктор Угрюмов увлекся выездкой— и вовсе после службы в армии. Одним словом, начинать заниматься конным спортом никогда не поздно.

Евгений БОГАТЫРЕВ

Мажорно мурлыкая «Оседлайте мне горячего коня», я обогнул пирамидальный корпус МГУ. Я шел на кафедру биохимии животных, где в интересах науки препарируют мелких грызунов, а думал исключительно о лошадях. Мне предстояла встреча с кандидатом биологических наук, но вести беседу я намеревался о конном спорте.

Я шел к Елене Петушковой.

Потолкавшись часа три в обшитых деревом коридорах, получив аудиенцию у заведующего кафедрой академика С.Е. Северина, прочтя автореферат Петушковой о влиянии природных амидазольных соединений на сократительные и ферментативные свойства мышечных белков и не вынеся оттуда ровным счетом ничего, надышавшись эфиром и пособолезновав грызунам, я приоткрыл наконец тяжелую дверь под номером 139.

В большой комнате с пристенными столами, вытяжным шкафом и полками, заставленными стеклянной химической посудой, на высоком винтящемся табурете сидела молодая, хорошо причесанная женщина и плакала.

— Я же совершенно внятно отказала вам по телефону,— всхлипнула она сквозь носовой платок.— Не хочу давать никаких интервью, я устала, у меня воспаление голосовых связок, и врачи запрещают разговаривать. Я же просила вас не приезжать, а вы — вы уже полдня ходите здесь со своим блокнотом. Это же нетактично. Неужели нельзя оставить меня в покое?

И она, продолжая плакать, повернулась на своем карусельном стуле.

Растерянно и запинаясь, я долго говорил что-то о тяжкой доле репортера, об интересах читателя, о редакционных заданиях, безусловных, как приказ. Я принес извинения. Я обещал быть покладистым и неназойливым. Я выражал готовность перейти на язык жестов и мимики. Я сказал, что зайду как-нибудь потом. Если можно, то завтра.

И тихо прикрыл за собой дверь.

В вестибюле огромное трюмо на миг отразило взмокшего растерянного человека, бессмысленно бормотавшего: «Распрягайте, хлопцы, коней, полно горе горевать...»

Как надо писать?

Это знают все, кроме тех, кто пишет. Один известный конник говорил моему приятелю, профессиональному литератору: «Вы всё не о том меня расспрашиваете — посадка, посыл... Вы хотите обо мне написать? Тогда пишите: “Куда бы ни приехали советские конники, они несут с собою идеи мира и дружбы, они с честью защищают...”»

Как видите, жокей знал, как писать. Не знал писатель.

У Елены Петушковой тоже есть свои мысли на этот счет. И наивные, и вполне обоснованные. Она права, когда говорит о некой обидной легкости — «поверхностность ей имя»,— с которой пишут порой о вещах сложных, процессах длительных, о состоянии напряженном и противоречивом. Вот кое-что из написанного о Лене: «Похищение» Мисс Европы», «Живет в Москве амазонка», «Слагаемые счастья», «Укрощение нежностью». Красивые названия, но сладким запахом маникюрного лака веет от этого букета.

Нет простых тем, есть простые решения. Всю трагическую историю бедной мадам Бовари можно, пожалуй, уложить в какую-нибудь фольклорную благоглупость вроде: «Баба гуляла, себя прогуляла», с последующим резоном для мужа: «Лукавую жену в ступе держи, а высунется, так пестом!»

Согласимся с Леной: утрировать нельзя. Отодвинем в сторону муаровые ширмы славы. Попытаемся выяснить, чего стоит успех. Чем платят за лавры? Томас Манн писал, что за них платят всей жизнью. Вряд ли мы откроем что-нибудь новое. И все-таки заглянем за...

— О, нет,— сказала Лена.— Не надо заглядывать. Вряд ли это представляет общественный интерес. Что я читаю, чем занимаю досуг, люблю ли детей и как представляю себе будущее — это, я думаю, вопросы моей частной жизни.

Ну что ж, по-своему она права. Но о чем же все-таки и как мне писать?

— Журналисты должны писать о метрах, очках, секундах и баллах. И всё, — сказала без всякого юмора Лена.

Я бы, может, и согласился, но меня это не занимает. Я ничего не смыслю в баллах. К тому же меня, да и читателя, думаю, интересует другое: как Елена Петушкова стала чемпионкой мира в высшей школе верховой езды и каковы перспективы двенадцатилетних Лёнек и Лен повторить годы спустя ее феноменальный успех?

Об этом я и буду писать с той неизбежной долей субъективизма, право на который великодушно оставила за автором героиня этого очерка.

Оглянитесь, читатель. Представьте мысленно всё то, чего вы достигли за минувшие годы. Это полезно делать время от времени, ибо жизнь — дистанция, которую нам не дано пройти снова.

Бил Буцефал врагов копытом

Мы несколько отвыкли от лошадей. Мы путаем порой бега со скачками, конкур с троеборьем, наездников с жокеями. Есть смягчающие «вину» обстоятельства: время автомобилей, век кибернетики, эра ракет... Мы отвыкли от лошадей, но дело идет к тому, что нам предстоит к ним привыкать снова.

Так вот, бега и скачки проводятся на ипподромах, о них здесь речи не будет, потому что они вне спорта. В классические виды конного сорта входят конкур (преодоление препятствий), троеборье и высшая школа верховой езды, она же выездка.

Что такое высшая школа верховой езды? Это основа основ. Без выездки нельзя ни сидеть на лошади, ни управлять ею. Выездка — это мастерство всадника приказывать и умение лошади повиноваться, максимальное слияние разумной воли человека с мышечной силой лошади. В идеале это кентавр.

И действительно, когда вы видите мастера международного класса, вас преследует иллюзия некой целостности всадника и коня или по меньшей мере их безграничного обоюдопонимания. Во время состязаний возникает щекочущая мысль о партнерстве, даже о равноправии партнеров, и мысль эта допустима и неоскорбительна с точки зрения тех, кто работает с лошадьми.

Исторически получилось так, что, сделав коня другом, человек сделал его воином. А сделав воином, доверил ему жизнь. В основу выездки легли прикладные задачи боя: храни своего и губи чужого. Первым мастером высшей школы верховой езды принято считать Александра Македонского. Его Буцефал долбал противника прямой передней ногой и рвал зубами, но даже в самой дьявольской своей распаленности чувствовал и оберегал всадника.

Замечательной лошадью владел Юлий Цезарь. Была она, пишет Светоний, с расчлененными, как пятипалая ступня, копытами, необыкновенного ума и послушания. Золотой памятник у статуи Венеры-Прародительницы поставил своему коню многим обязанный ему император.

С тех давних пор возникали одна за другой и уходили в прошлое школы верховой езды. Менялись они в прямой связи с обновляющейся тактикой боя. До наших дней сохранилась древняя испанская школа, именуемая так по породе лошадей. Последней цитаделью ее стала Вена. Здесь и сегодня ездят, как требовали того военные законы Фридриха Великого. Здесь учат лошадь мгновенно повернуться и ударить противника задом. Или с места совершить прыжок всеми четырьмя ногами.

Шли времена. И по мере того как трели «максима» заглушали на поле боя конское ржание и пахло это поле уже не лошадиным потом, а бензиновой гарью, практическое значение коня как боевой единицы падало, падало, и мастерство выездки всё более перемещалось в область зрелищ, развлечения, искусства.

Шаг вперед — шаг назад!

В России же произошло вот что. Лет сто назад к нам приехал англичанин Филлис, большой педагог, реформатор и эстет. За долгие годы он вырастил плеяду блестящих русских наездников, владевших лошадью, как Паганини скрипкой. К этой школе принадлежит, кстати, и Анастасьев, тренер Елены Петушковой.

Григорий Терентьевич Анастасьев — старый кавалерист. На его глазах произошла драматическая девальвация коня, и если сейчас едва ли не повсеместно в стране идет процесс обратный, есть в том заслуга и Григория Терентьевича.

Анастасьев прослужил в кавалерии 30 лет, о лошади говорит как солдат: «Она могла спасти и вынести, а могла предать и погубить». Когда кавалерия как род войск была ликвидирована, Анастасьев стал тренером. Он обучал высшей школе, брал призовые места по конкурам, был чемпионом страны.

У нас тогда еще продолжали ездить по Филлису — очень изящно, очень сложно и артистично, с большой склонностью к искусству ради искусства. Например, галоп на трех ногах. Или такой пируэт: одна нога в воздухе и поворот на трех. Циркачество.

Между тем за рубежом выездка стремительно упрощалась. Там всё больше ориентировались на естественность движений, присущих лошади от природы. Должна она работать легко, непринужденно (под тайным принуждением всадника), и в сторону, в сторону всякие изыски на трех ногах! Получилось так, что нашим мастерам выездки, дабы занять призовые места в международных состязаниях, следовало вернуться в некотором смысле назад, к природе, к естеству. Парадоксально, не правда ли? Ведь выездка, говорили мы, в том и состоит, чтобы в высшей степени подчинить лошадь воле всадника, и вот он научил ее сложнейшим пируэтам, аллюрам и поклонам, он научил ее сидеть за столом, еще немного — он научит ее пользоваться прибором и пить из фужера, а ему говорят: не надо. Пусть лошадь остается лошадью. Пусть она делает лишь то, что ей положено от природы, но делает безукоризненно. В этом на сегодня и состоит искусство высшей школы верховой езды, И наши конники, овладевшие интегралами выездки, осадили и вернулись к ее арифметике. Впрочем, сравнение это хромает, ибо кто тут скажет, где алгебра, где арифметика? Можно поставить чистоту исполнения выше всякой сложности трюка...

Так или иначе, а школу Филлиса сдали в цирк, недаром он много работал на арене. Тренер Анастасьев перестроился вторично. Галоп на трех ногах был предан забвению, Григорий Терентьевич отрабатывал переход от пассажа к пиаффе и размышлял о каденсии: «Каденция, — говорил он мне, — это сбор лошади перед поступательным движением. Сама как сжатая резина, а хвост распущен. Усвоили?»

Отчасти. Но вот о чем я думаю. Подобно тому как наш великий балет сказался на искусстве танцев на льду, так и старая русская школа выездки незаметно положила свои непоблекшие краски на изысканную работу таких мастеров, как Филатов, Кизимов, Петушкова, Калита. И когда я, прижавшись к бортику манежа, наблюдаю пассаж, наблюдаю лошадь, на полном сборе перебирающую ногами, как будто бы она «Барыню» танцует, и говорю себе: «Вот лошадь и всадник в воздухе, сейчас они улетят», то говорю я это не своими словами, а словами Джемса Филлиса, мастера конной левитации, умевшего сделать лошадь воздушной. И если двадцать лет назад мы чем-то поступились в отечественной школе выездки и сделали шаг назад, то только для того, чтобы сегодня шагнуть вперед дважды.

Виктор БУХАНОВ

Продолжение следует