Можно ли раствориться в природе?

2014 11 utkinaВ рассказах о своих занятиях йогой я употребила выражения «безмятежное состояние ума» (№ 8, 2014) и «гармония между собой и внешним миром» (№ 9, 2014). Это примерно одно и то же. Можно ли находиться в таком состоянии сейчас, когда со всех сторон на нас сыплются негативные новости? Думаю, что постоянно пребывать в спокойствии не получится, но надо как можно чаще стремиться к нему, стараясь не впускать в себя негатив. Методы сохранения спокойствия у каждого свои, судя по публикациям в «ФиС», но, как мне кажется, самый универсальный и проверенный — это общение с природой, в любом ее проявлении: от ухода за цветком на подоконнике или домашним животным, от работы на своем огороде, наблюдения за деревом возле подъезда, за восходами или закатами, видными в промежутках между крышами соседних домов, до многодневных путешествий по диким, первобытным местам, которые пока что имеются на Земле.

Чувство принадлежности к природе, ощущение себя ее частью, как бы растворение в ней часто посещает меня. А если точно, то никогда не покидает. Например, написала я в № 9 о том, как катаюсь по утрам на роликах в уголке старого стадиона. Конечно, катание доставляет удовольствие само по себе, но оно было еще приятнее, когда недалеко от меня бегали трясогузки, прилетевшие попить из лужицы, оставшейся после дождя на асфальте. Похоже, что, утолив жажду, они озадаченно наблюдали за мной и приветственно покачивали хвостиками. Я улыбалась им в ответ. Так же рада я была, когда на «мой» асфальт приземлялись голуби, которые пили воду из лужи, не обращая на меня никакого внимания. Затем они не спеша переходили на траву футбольного поля и усаживались головами в мою сторону, будто бы наблюдая за моими роликовыми экзерсисами. Думаю, всем нам было хорошо вместе.

Конечно, куда больше возможностей раствориться в природе у меня во время командировок в лес. Ведь я работаю в лаборатории экологии широколиственных лесов Института лесоведения Российской академии наук, поэтому с 1982 года езжу в Воронежскую область. Там в Теллермановской дубраве находится один из стационаров нашего института. Место, где мы живем и работаем, называется Строяновский кордон. Это несколько небольших домов в лесу на берегу реки Хопёр. До ближайшего города около 10 км, мы добираемся туда на перекладных — на моторной лодке, затем на машине. За тридцать с лишним лет в памяти накопилось немало интересного, связанного с лесными обитателями.

На днях я вернулась из очередной командировки и до сих пор вспоминаю наиболее яркие детали из увиденного. Почти всё лето было очень жарко, до 37—39 градусов в тени, и купание в Хопре было просто спасением. Обычно я захожу в воду медленно, перед тем, как поплыть, пару минут стою, не шевелясь, и созерцаю окрестности. И пока стою в воде, чувствую, как мои ноги щекочут рыбьи носики — это стаи мальков снуют в прибрежных водах. А иногда примерно в сорока метрах от меня вода клокочет так, будто в реке плещется крокодил. Но это всего лишь сом, хотя и близкий по размерам к крокодилу, если верить местным рыболовам.

Последний день перед отъездом домой подарил мне интересную встречу. Как обычно, я тихо стояла в воде перед заплывом и вдруг увидела, как на засохшее дерево в пяти метрах от меня уселась стая из шести или семи зимородков — очень красивых птичек размером со скворцов. Они по очереди пролетали над водой, ловко выхватывая из нее мелких рыбешек, затем возвращались на дерево и молотили зажатыми в клюве рыбками по ветке, чтобы их оглушить. Я зашевелилась, и зимородки встревоженно улетели, но через минуту вернулись, словно поняв, что я их не обижу. Подходя к своему купальному месту, каждый раз видела, как в воду с берега плюхаются испуганные лягушки разных калибров и расцветок. Одна, самая крупная и глазастая, спустя какое-то время перестала убегать и сидела, будто присматривая за мной. Часто перед выходом на берег я делала несколько йоговских упражнений. И вдруг обнаружила, что сижу по пояс в воде на пятках, разведя колени в стороны, точь-в-точь как лягушка в метре от меня! Всё правильно, ведь я делала мандукасану, или позу лягушки. Как знать, может, лягушка перестала меня бояться, почувствовав, что у нас с ней есть что-то общее…

Чуть выше по течению Хопра живут цапли и орланы-белохвосты. Когда мы плывем в город, они, встревоженные шумом лодочного мотора, взмывают вверх. С удовольствием наблюдаем, как эти крупные птицы пролетают над нами и, убедившись, что никто не покушается на их угодья, возвращаются к себе.

Еще больше живности, бегающей и летающей, попадается в лесу, в том числе прямо возле дома, в котором мы живем. Осенними ночами часто слышим резкие крики сов-неясытей и уханье филинов, охотящихся на мышей и мелких птичек. Иногда, охваченные охотничьим азартом, совы бесшумно пролетают прямо над нашими головами. Особенно интересный случай был два года назад: на бельевую веревку перед нашим окном вдруг уселась огромная неясыть. Мы с коллегой прервали ужин и замерли, не дыша. Около минуты сова смотрела на нас, а мы на нее, потом улетела.

Крупных животных — лосей, оленей, косуль, кабанов — лет тридцать назад было гораздо больше. Иногда мы встречали их в лесу, а один раз стадо оленей, самец и шесть самок, даже забрели к нам в огород. А пару лет назад десяток кабанов зашли в наш двор. Они двигались бесшумно, друг за другом. Но когда увидели людей, да еще и собака залаяла, врассыпную бросились наутек, и тут уж треск стоял на весь лес…

Но чаще всего нас посещают другие животные, помельче. И нельзя сказать, что мы им так уж рады. Это мыши, полёвки и сони. Они пробираются в дом, прогрызая дырки в полу или стенах, и не только не дают спать, но и наносят ощутимый урон имуществу, съедобному и несъедобному. Из этой компании досаждающих нам грызунов реже других наведываются сони — симпатичные зверьки размером с мышей, но с длинными, как у белок, хвостами. Мы давно заметили, что сони очень любят сладости, издалека чуют наши кондитерские припасы и способны проникать буквально сквозь стены, чтобы ими полакомиться. Вот связанная с этим забавная история.

Дело было в 1989 году. Нас в доме было четверо сотрудников плюс мой сын Юра, в то время десяти лет. К нам в гости пришла местная жительница, искусная кулинарка, и принесла целый рюкзак вкуснятины собственного производства. Среди прочего были и свежеиспеченные плюшки в форме сердечек, присыпанных сахарным песком. Вечером мы наелись чем-то другим, а плюшки неосмотрительно оставили в тарелке на кухонном столе. Встаем утром — тарелка пустая! Я заподозрила своего сына, так как дома такие грешки за ним водились. Допросила без свидетелей, но Юра категорически отрицал свою причастность к пропаже плюшек. Остальные сотрудники молчали, но по мрачным физиономиям было видно, что пустая тарелка их очень расстроила.

Выпили мы чай с традиционными бутербродами вместо плюшек, я начала мыть посуду. И вдруг увидела плюшку на полу, у самого плинтуса, подняла, а за ней — дырка. Тогда мы осмотрели все углы и обнаружили еще несколько штук, все они лежали возле дырок, проделанных мышами. Стало ясно: ночью до тарелки добралась соня, одну плюшку подгрызла, а другие решила забрать про запас. Но дырки оказались слишком маленькими для плюшек, поэтому соня ушла ни с чем… Мы от души посмеялись, а судьбу найденных плюшек я не помню: тогда для меня гораздо важнее была невиновность собственного ребенка.

Возвращаясь к птицам, расскажу еще пару интересных случаев. Если мы находились на кордоне в мае, то с удовольствием слушали трели многочисленных соловьев. Правда, замечу, их гораздо приятнее послушать несколько минут вечером и издалека, чтобы они не пели нам прямо в ухо. А когда эти громкие трели раздаются почти без перерывов всю ночь, до самого утра, то абсолютная тишина кажется величайшим благом, какое только может быть…

И все-таки соловьиное пение — очень приятные звуки, воспетые в многочисленных стихах о любви. Например, часто вспоминаются слова Фета: «Шепот, робкое дыханье, трели соловья…» А у нас на кордоне, бывало, с соловьями конкурировал еще один «певец», и он тоже пел о любви, но на своем языке, который и пением-то назвать нельзя.

Есть такая небольшая птица — коростель-дергач. Про нее ходит молва, что она не летает, а только ходит пешком. Это не совсем так. Коростель зимует на юго-востоке Африки и туда, конечно, летит. Но на лето возвращается к нам, и действительно, тут он предпочитает быстро бегать, ловко пробираясь сквозь густую траву.

Так вот, два или три года подряд один из коростелей (не знаю, в паре или нет) селился в зарослях недалеко от нашего дома. И одновременно с соловьями, во вторую половину мая, по вечерам и ночам орал, охваченный любовной горячкой. Именно орал, заглушая соловьев, причем так громко, что мне казалось, он сидит не в 10—15 метрах от моего окна, а прямо на подоконнике. Я пыталась подобрать звуки, похожие на крик коростеля. Сама не смогла найти, полезла в справочники по орнитологии. Наиболее частым было сравнение «проводить деревяшкой по зубьям гребня». Не понимаю, о какой деревяшке и каком гребне идет речь! Думаю, такое сравнение — лишь слабая тень, если можно так сказать о звуке, коростелиного «пения»! Мне казалось, что оно похоже на то, как какой-то силач упорно пытается разломать ствол большого дерева. И этот треск продолжался ночи напролет!

В одну из ночей я, потеряв надежду заснуть, взяла в руки часы и засекала, как долго коростель орет и насколько замолкает. Получалось в среднем 50—55 секунд крика, потом 6—7 секунд пауза, потом снова крик. Затихал он обычно на рассвете, молчал днем, а в вечерних сумерках начинал орать снова, и это продолжалось до первых чисел июня.

Потом коростели пропали. Мы посмеивались: ушли, мол, куда подальше. Спустя несколько лет вдруг за рекой послышались знакомые крики, и коллеги, слышавшие о моих бессонных ночах под вопли коростеля, подшучивали: «Слышишь, твой приятель пришел!» Но новый пришелец оказался довольно тихим: по вечерам больше молчал, чем орал, а ночами его и вовсе не было слышно. Поэтому я услышала знакомые звуки с радостью, словно встретила хорошего знакомого.

А вот еще одно впечатление от птичьего пения, сравнительно недавнее. С 2006 года мы с коллегами живем в другом доме, так как наше прежнее жилище в 2005 году сгорело (полагаю, сгорело из-за тех же мышей, повредивших за зиму электропроводку, отчего произошло короткое замыкание, но речь сейчас не об этом).

Так вот, на новом месте я тоже на рассвете просыпалась от оглушительного пения птиц. Это был слаженный хор, они пели громко и весело с раннего утра до вечера в июне, а 1 июля, прямо как по приказу, замолчали. К сожалению, я не всех певчих птиц знаю по голосам (соловьи и коростели не в счет!), поэтому не могу сказать, какие именно птицы пели. Но мне их хор очень нравился. Одно из коленец звучало, как мне казалось, так: «Любить! Любить! Любить! Фьють-фьють! Тю-тю…» Птицы по нескольку десятков раз на дню радостно выкрикивали: «Любить! Любить! Любить!», потом чуть спокойнее: «Фьють-фьють!», а в завершение совсем уж печально и тихо: «Тю-тю…» Невольно на ум приходили аналогии из человеческой жизни. Разговаривая с мамой по телефону, я, помню, пожаловалась, что не могу спать из-за птичьего пения. На что она ответила: «Ничего не поделаешь, придется терпеть. Птицы у себя дома, это вы для них непрошеные гости». Да, всё так. Многочисленные лесные обитатели, большие или маленькие, бегающие или летающие, прыгающие или ползающие, находятся у себя дома. А мы явились к ним, не спрашивая у них разрешения. И всегда стоит помнить об этом, уважая право каждого существа на его жизнь — такую, какая предписана ему природой.

Ирина УТКИНА, кандидат биологических наук