Спорт и личность

Набор высоты

Делать подарки загодя не принято — дурная примета. Но когда ученица оправдывает надежды за две недели до юбилея учителя, суеверия отметаются. Тем более если речь не о сюрпризе, а об олимпийском золоте, которого от них ждали. Поскольку они сами победы не ждали, они к ней шли, то и подарком не считают. Если добавить, что событие это произошло на главной арене Лондона, в секторе по прыжкам в высоту, то читатели наверняка назовут его героев — Анну Чичерову и Евгения Загорулько.

2013 5 Malk
Евгений Петрович Загорулько (в центре) со своим учеником олимпийским чемпионом Андреем Сильновым

Об их творческом дуэте много написано. И еще будет написано. Впереди — чемпионат мира по легкой атлетике, который впервые пройдет в нашей стране. В «Лужниках», в августе 2013 года, Аня попытается отстоять титул чемпионки мира. А Евгений Петрович не исключает, что этот турнир станет последним в тренерской карьере.

Знаю Загорулько еще с тех пор, когда само слово «карьера» считалось неприличным. И когда немыслимо было представить, что она окажется столь феерической (его воспитанники по четыре раза выигрывали Олимпийские игры и чемпионаты мира, трижды — «золото» Европы). Позднее, по мере того как он набирал высоту, стало казаться: этот процесс не прервется никогда. Могут сменяться поколения прыгунов, одни звездные имена уступать место другим, да что имена — системы государственного устройства, но Загорулько останется в замысловатой формуле успеха величиной постоянной, не зависящей от фактора времени.

И как-то вдруг обнаружилось, что ему — семьдесят. Он еще до Лондона объявил о грядущем уходе в отставку, слегка подорвав веру оптимистов вроде меня в незыблемость основ мироздания. После Олимпиады, впрочем, Загорулько подкорректировал планы, но лишь на один сезон. Мотив? Исчерпанность потенциала. В одном из интервью он уподобил себя догорающей свече. Признаюсь, меня, человека впечатлительного, этот образ привел в замешательство. Был порыв — позвонить и сказать что-то типа: «Не валяй, Петрович, дурака!» Не позвонил, а при очной встрече этой скользкой темы предпочел не касаться. Как говорится, проехали…

Разговор наш протекал в русле, отдаленном от банальных репортерских вопросов. Готовясь к нему, я сформулировал такие, которые проливали бы свет не столько на профессионала, сколько на личность. Насколько получилось — судить читателям. Одна предварительная ремарка: мы давно на «ты», так что упреки в фамильярности не принимаются.

— Твоя биография начинается так: родился 26 августа 1942 года в поселке Тырма Хабаровского края. Как занесло родителей в такую глухомань?

— Отец был строителем. Когда возникла угроза, что японцы могут перекрыть Транссибирскую железную дорогу и отрезать Дальний Восток от центра, стали тянуть запасную ветку. В 42-м она была практически готова и законсервирована. Потом он участвовал в прокладке трассы Комсомольск — Советская Гавань, необходимой для выхода к Тихому океану и переброски наших войск в случае открытия восточного фронта. Позднее, уже при Брежневе, по тем же профилям начали возводить БАМ.

— В это время ты уже катился по тренерским рельсам. Почему не стал, по примеру отца, строителем?

— Было когда-то такое желание, но тяга к спорту пересилила. Лет в четырнадцать увлекся легкой атлетикой. Мы тогда жили на Сахалине. А поскольку условий для узкой специализации там не было, занимался всем понемногу, что и обернулось десятиборьем. Продолжал усердно тренироваться и в Москве, поступив в МОПИ. Стал мастером спорта, но на большее не хватило. Как сам сейчас могу судить, способности у меня были, да и здоровьем природа не обделила, с одним не повезло — не оказалось рядом толкового наставника. К тому же замучили травмы…

— Может быть, это и к лучшему, что ты не реализовался как спортсмен. В противном случае Загорулько-тренер мог бы не состояться. По крайней мере, в такой степени. А с чего всё начиналось?

— С учебы. Когда приступил к работе в спортшколе клуба «Искра», произвел инвентаризацию и пришел к выводу, что после пединститута в голове мало что осело. Стал прочесывать библиотеки, листать литературу. Сориентироваться в пространстве помогло знакомство с такими авторитетами, как Владимир Дьячков, Виктор Алексеев. Помню, польстили слова, сказанные Алексеевым одному моему приятелю в мой адрес: «Пытливый парень, далеко может пойти». Позднее на этой почве, удобренной опытом, стали проклевываться ростки собственной стратегии. К тому же приходилось учитывать веяния времени: в технике произошла радикальная революция, уровень требований к прыгунам рос по мере подъема планки рекордов, обострялась конкуренция.

— Я кое-что понимаю в высоте, сам неплохо владел перекидным. Между этим стилем и флопом две большие, как говорят в Одессе, разницы. Надежда Мариненко, твоя первая рекордсменка СССР, прыгала еще перекидным, а Тамара Быкова спустя два года обновила рекорд страны уже флопом. Представляю, как непросто дались тебе новые правила игры.

— Самым трудным было избавиться от стереотипов, отказаться от незыблемых, казалось бы, догм. Это касалось не столько даже техники, сколько методики подготовки прыгунов. Пришлось отбросить, к примеру, систему, которую насаждал Витольд Креер, старший тренер сборной: тотальный прессинг, изнурительная, не поднимая головы, пахота. Я пораскинул мозгами и сделал вывод: на этой телеге далеко не уедешь. Для себя вывел формулу: следует развивать сильные стороны спортсмена, а не подтягивать слабые во имя пресловутой гармонии. Гармония — не более чем миф, иллюзия. В реальной же жизни — спорт, наука, искусство, политика, да что угодно — успеха добиваются, как правило, люди с заметными отклонениями от нормы.

— К этой категории относился Владимир Ященко — последний, по сути, гений перекидного. Насколько помню, тебе с ним тоже довелось поработать.

— Да, мы работали пару лет в сборной. Как раз на ту пору пришлись его первые победы и рекорды — от юниорских до мирового. А потом Володя перешел к Дьячкову, его затаскали по соревнованиям, перегрузили и в итоге сломали, физически и морально.

— У читателей может возникнуть иллюзия, что Загорулько и успех — синонимы. Можешь их разочаровать?

— Легко. Ограничусь лишь одним именем — Ольга Турчак. Она еще в середине 80-х вполне могла взлететь на 2.15. Добрая, но лишенная мотивации девочка. Ей нравилось быть на виду, демонстрировать свое превосходство, материальное благополучие. Тренировки стали всё чаще перемежаться вечеринками. Так она и скатилась… В отличие от Быковой, Слесаренко или Чичеровой, которые твердо знали, зачем пришли в спорт: сначала победы, а уж потом — награды, деньги и прочие прелести жизни.

— А с кем из тех учеников, которые состоялись, пришлось труднее всего?

— Пожалуй, с Быковой. Там поначалу возникали трудности особого рода. У нее была слабая мышечная память, к тому же — остеохондроз позвоночника. Врачи вообще не рекомендовали ей прыгать. С Тамарой я много экспериментировал, изобретал. Мне активно помогал Анатолий Перевезенцев из моей группы. Медик по образованию, он при небольшом росте взлетал перекидным на 2.26. Мои подготовительные упражнения он через себя пропускал, оценивая их эффективность, попутно занимаясь восстановлением Быковой. Пока мы сообща методом проб и ошибок пробивались наверх, она стойко выдерживала большие нагрузки. Когда же к Тамаре пришли результаты, признание, на нее стали оказывать влияние внешние силы, моя идеология перестала ее устраивать. Под внешними силами подразумеваю доброхотов, которые трындели: ты же великая, как ты можешь терпеть такие унижения! В общем, начались конфликты и мы расстались. Но когда она завершила карьеру, наши добрые отношения возобновились и продолжаются по сей день. Я рад, что Быкова, уйдя из спорта, добилась успехов в бизнесе.

— Бьюсь об заклад: не случись бойкот Олимпиады-84 в Лос-Анджелесе, Быковой там не было бы равных. Но это дело давнее. В твоем активе могло ведь быть еще на одно олимпийское золото меньше. Имею в виду неудачу Андрея Сильнова при отборе в Пекин-2008. Чего стоило разрулить ситуацию в его пользу?

— Слухи, что тогда мне пришлось лечь костьми, сильно преувеличены. Я не сомневался: Андрей готов на сто процентов, нужно было лишь слегка надавить, чтобы и мне поверили. Когда вопрос решился, я сказал: теперь тебе ничего не остается, как побеждать.

— В Лондоне это сделал Иван Ухов, твой же бывший воспитанник. К сведению читателей: вы разошлись после Пекина, куда он не попал. Ухов перешел к олимпийскому чемпиону Сиднея Сергею Клюгину, который незадолго до того сам прыгал под твоим руководством, одновременно усваивая уроки тренерского мастерства. Не жалеешь о его уходе? Было бы очень эффектно: на вершине пьедестала — два ученика одного тренера.

— Сослагательное наклонение — не мой формат. Мы с Ваней расстались потому, что я никогда не подстраиваюсь под спортсмена. У него были серьезные проблемы с самодисциплиной. Да, я назвал тогда Ухова раздолбаем. И с удовольствием наблюдал, как он менял отношение к работе, доказывая, в том числе и мне, что это не так.

— Твое намерение уйти на покой вызывает закономерную реакцию в виде вопроса: есть ли у нас еще специалисты, способные поддержать авторитет российской «высоты»?

— Одно имя я уже назвал — Сергей Клюгин. Достойным преемником считаю и Вячеслава Воронина, экс-чемпиона мира. Он был самым, пожалуй, трудолюбивым из моих ребят и не утратил этого свойства, став тренером. Оба вполне освоились в новой роли. В первую очередь потому, что держат руку на пульсе времени. У них нет комплекса былого величия, но есть опыт, знания и стремление их синхронизировать с растущими требованиями.

Других пока не вижу. Владимир Рыбаков из Ярославля, доведя до олимпийского пьедестала и победы на чемпионате мира сына Ярослава, им и ограничился. Неплохо заявляет о себе Леонид Федоров из Смоленска. Его сын Алексей стал бронзовым призером последнего зимнего чемпионата Европы в тройном прыжке, а молодой высотник Дмитрий Семенов — третьим на зимнем чемпионате России с результатом 2.30. Но говорить о системе еще рано, для этого надо, чтобы у тренера выросли трое-четверо прыгунов такого уровня. Чтобы у него, как говорится, рука была набита, а глаз наметан.

— Человеку непосвященному трудно понять, как один тренер смог сотворить целую школу. Легче представить, что на конвейере, который десятилетиями бесперебойно выдавал «продукцию» высшего качества, работала комплексная бригада под общим брендом «Загорулько». Лучше даже так — «Загоруль&КО». Почему этого не произошло?

— Потому что это было никому не нужно. Такие вопросы — в компетенции президента Федерации легкой атлетики. Еще в начале 90-х я предлагал создать в Москве центр по подготовке прыгунов, при этом не меняя территориальной принадлежности спортсменов, чтобы регионы не боялись их передавать. Подразумевались, понятно, финансовые вливания и юридическая автономия. Но проект так и остался на бумаге: наверху решили, что нельзя мне доверять финансы. Дескать, Россия достаточно большая, авось таланты и сами как-то прорежутся.

— У нашего с тобой тезки, Евтушенко, есть поэма «Станция Зима». Это его родина. Причем находится она не так далеко, по российским меркам, от твоей Тынды. Я к чему клоню? Нет ли у тебя желания переложить свой богатый опыт на бумагу? Чтобы дать пищу для ума пытливой молодежи. Материалов наверняка выше крыши.

— Желание-то есть, умения, боюсь, не хватит. Если уж писать, то не сухое пособие, а произведение, сочетающее методику и мемуаристику, полезное содержание и достаточно художественную форму. Читателя, прежде чем просветить, надо заинтриговать.

— А я боюсь — ты себя недооцениваешь. Поверь, что бы ты ни написал, успех гарантирован.

Евгений МАЛКОВ