Спорт и личность
Меж небом и землей
Игорь Тер-Ованесян в декабре 2012 г. стал лауреатом национальной премии Министерства спорта России в номинации «Эпоха в спорте». И это признание не только его былых заслуг как спортсмена, но и как тренера, спортивного деятеля, ученого. А два года назад в жизни Игоря Арамовича случилась беда: его сразил инсульт. Но он довольно быстро сумел избавиться от последствий тяжелой болезни и вернуться в строй (О том, как это ему удалось, мы расскажем в одном из ближайших номеров.) В олимпийском Лондоне никто из его коллег по ИААФ (Международной ассоциации легкоатлетических федераций) не хотел верить тому, что он перенес инсульт: так хорошо выглядел Тер-Ованесян. Президент Всемирной ассоциации тренеров по легкой атлетике, профессор Тер-Ованесян полон творческих планов на будущее. Комментарии к выбранным местам из еще не изданной книги Игоря Тер-Ованесяна. «Приставка “Тер” в моей фамилии означает, что у нас в роду были священники. Есть и другая версия: “Тер” — землевладелец, по-русски — князь. Папа предпочитал тихо обходить свою родословную. Он был коммунистом, потому в церковь не ходил, но в душе сохранял религиозность. Однажды он признался: “Мне было видение, и голос свыше повелел: ничего не бойся”»...
Игоря всегда, насколько помню, так и называли — Тер. И в бытность спортсменом. И потом, правда, уже за глаза, когда он уверенно поднимался по карьерной лестнице.
Не сомневаюсь: двойственная природа его корней (духовники, апеллирующие к небу, и владетели земли) сыграла некую метафизическую роль в спортивном выборе. Прыжки в длину — вполне достойное занятие для человека, наделенного помимо телесных и ментальных способностей тягой к душевным порывам. А еще — унаследованным от отца, известного спортивного педагога, победителя Спартакиады народов СССР 1928 г. Арама Аветисовича Тер-Ованесяна, умением подавлять страх.
Маму он почти не помнит. Валентина Ильинская, выпускница инфизкульта, волейболистка и теннисистка, умерла от тифа в 41-м в Бухаре, куда эвакуировалась с двумя детьми. Сестренку Вику врачи с трудом выходили. Игорька зараза миновала. Видимо, было ему указание свыше остаться на земле.
Свой первый рекорд — юношеский — он установил в 16 лет. А уже спустя два года, в 1956-м, студент Львовского института физической культуры отправился в Мельбурн. Олимпийский дебют вышел комом: три заступа в квалификации. На полпути к Олимпиаде в Риме Игорь выиграл (первым из наших прыгунов) чемпионат Европы, а 19 мая 1959 года сделал себе подарок по случаю дня рождения — впервые улетел за 8 метров. С этой вершины уже открывался вид на пьедестал с изображением пяти колец.
«Это произошло мгновенно. Не успев приготовиться к прыжку с пригорка, я отклонился назад, и лыжи ушли из-под ног. Уже в воздухе потеряв равновесие, рухнул на пень, припорошенный снегом. Боль в области крестца и правой ягодицы была чудовищной. Первая мысль: конец. Еще минуту назад здоровый и полный энергии, я лежал на снегу и выл от боли и обиды: всё пропало, всё пошло прахом»...
Очередной олимпийский год он встретил на больничной койке. Чтобы добавить в кровь адреналина, решил с друзьями по институту подняться на Говерлу — самую высокую точку Карпат. А заодно — побегать и попрыгать по глубокому снегу. В один далеко не прекрасный день, спускаясь по склону на беговых лыжах, он и напоролся на тот злосчастный пень.
Расплатой за безрассудство стал диагноз: сотрясение мозга, повреждение мышц правой ноги, а также седалищного и ягодичного нервов. О прыжках врачи велели, само собой, забыть. Он пошел другим путем. Который привел его к «бронзе» римской пробы и новому европейскому рекорду.
«Незадолго до Олимпиады в Риме спринтера Дэвида Зима вызвали из Нью-Йорка в Вашингтон, в штаб-квартиру ЦРУ, и попросили помочь меня завербовать. Для этого ему отрядили двух ассистентов — прыгуна с шестом Дональда Брэгга, который в Риме стал олимпийским чемпионом, и копьеметателя Альберта Кантелло.
Мною ЦРУ интересовалось давно: я говорил по-английски, увлекался джазом и даже выглядел как типичный американский студент. Им, скорее всего, нужен был не столько я, сколько скандал на Играх. Чтобы кто-то из советских попросил политического убежища».
Вербовка, понятно, сорвалась. Хотя указанные выше парни добросовестно выполнили задачу: уже в Риме, войдя в доверие, прощупав реакцию Тера на тему «свободного мира», они уговорили его встретиться с одним «чуваком из ЦРУ». Никуда бежать Игорь не собирался, однако согласился. Из чисто спортивного интереса. Встреча состоялась в ресторане неподалеку от Олимпийской деревни. Когда усатый дядька, с виду украинский националист, попросил Зима оставить их наедине, Тер уперся: «Пусть сидит, у меня от Дэвида секретов нет». Тем всё и завершилось...
Для Игоря эта почти детективная история последствий не имела. А всплыла она почти полвека спустя. И вовсе не по его воле.
Приехав в Пекин на Олимпиаду-2008, он встретил старого приятеля Алана Кассела, олимпийского чемпиона Рима в эстафете 4 х 400 м. Тот вручил ему книгу «Рим-1960: Олимпиада, которая изменила мир». Автор, американец Дэвид Маранисс, специализирующийся на политических расследованиях, раскопал и подробности несостоявшегося альянса между советским прыгуном и ЦРУ.
«На протяжении почти 20 лет главным моим занятием было развитие тела. С целью разбежаться, оттолкнуться и пролететь как можно дальше... Я подсчитал, что успел за это время преодолеть по воздуху около 500 километров. Не уверен, есть ли в мире другой прыгун в длину, которому удалось нечто подобное».
Дело даже не столько во впечатляющей цифре «налёта», сколько в плодах этого титанического труда. Он стал первым европейцем, преодолевшим 8-метровый рубеж. В 1962 году ему покорился и мировой рекорд — 8.31. Чтобы читатели оценили его по достоинству, стоит напомнить: этот прыжок был на 10 см дальше рекорда американца Ральфа Бостона, который, в свою очередь, улучшил достижение легендарного соотечественника Джесси Оуэнса, продержавшееся 23 (!) года. А когда Бостон улетел на 8.35, Тер ответил тем же.
За три четверти века, миновавших после триумфа Оуэнса, в списке мировых рекордсменов значатся лишь четыре имени. Причем личного рекорда Тер-Ованесяна, датированного 1967 годом, хватило бы для победы на Олимпиаде в Пекине. Это само по себе феноменально. Тем более — на фоне тотального прогресса в других дисциплинах легкой атлетики, а также в тех видах спорта, где результаты измеряются по объективной шкале. Как, впрочем, и в большинстве других. Немыслимо представить, чтобы, скажем, гимнасты или фигуристы того уровня по сей день могли на что-то претендовать. Логика подсказывает: прыгуны 60-х изрядно обогнали свое время.
На свою четвертую Олимпиаду в 1968 году он ехал за «золотом». Годом раньше в том же Мехико, улетев на отметку мирового рекорда, настраивался на борьбу с любым соперником. Даже если тому удастся полет на 8.50. Но фантастические 8.90 в исполнении «темной лошадки» (цвет кожи тут ни при чем) отбили всякую охоту сопротивляться.
«Ветер гнал низкие тучи. На стадион упали первые крупные капли. Чтобы не остыть, приходилось двигаться. Когда прыгнул Боб Бимон, судьи долго измеряли результат. Наконец, на табло появились цифры: 8.90. Заметив их краем глаза, я тут же отвернулся. С надеждой, что судьи ошиблись. Услышал недоуменный вопрос Линна Дэвиса, олимпийского чемпиона Токио: «Что это было?» Когда Ральф Бостон пояснил Бобу: «You went about 29 feet» (в переводе на русский язык это звучит так: ты прыгнул на 29 футов), тот упал на колени и затрясся всем телом... После такого прыжка соревноваться стало бессмысленно и даже как-то стыдно».
Мне в связи с этим вспоминается вот что. Тогда я, правда, находился далековато от Мехико, но тоже выступал в соревнованиях по легкой атлетике. По дороге на стадион притормозил у витрины магазина, в которой мерцал экран телевизора. Качество картинки было еще то, однако удалось разглядеть, как по дорожке разбега пронеслась черная тень, как она взметнулась вверх под каким-то невероятным углом и зависла, подруливая растопыренными ногами.
Повторов тогда еще не было, комментария из-за стекла я не расслышал, поэтому так ничего и не понял. Когда же показали табло, просто остолбенел. Возникло ощущение, что земля уходит из-под ног...
В августе 91-го мы с Тер-Ованесяном будем присутствовать при рождении другого рекорда мира. На чемпионат мира в Токио Игорь Арамович приедет в качестве президента Федерации легкой атлетики СССР, а я буду представлять новую газету «Спорт-Экспресс». Когда Майк Пауэлл улетит на 8.95, шоком для меня это уже не станет. Да и для Тера, судя по его бесстрастному комментарию.
Между прочим, в одном из интервью Пауэлла вычитал я фразу: «Чтобы прыгать далеко, нужно уметь быть бесстрашным». Похоже, его посещало то же видение, что и Арама Аветисовича, всего год не дожившего до ХХI века.
«За свою жизнь я построил два дома. Смею думать – хорошие. Они разные, но строились по одному принципу: конечный результат зависит от качества работы на каждом промежуточном этапе... В спорте тоже следует полностью концентрироваться на том, что вы делаете в данный момент. Не допускайте мысли «а что, если...», это почти неминуемо приведет к ошибке. Просто делайте то, что хорошо умеете. И не забывайте: ваша ценность измеряется не только голами, очками и секундами, а и отношением к вам людей».
После поражения в Мехико он собрался было поставить крест на прыжковой карьере. Однако сначала решил продлить «удовольствие» до чемпионата Европы, чтобы поквитаться с англичанином Дэвисом (и сделал это), а потом завелся и, превозмогая травмы, попутно защитив кандидатскую диссертацию, дотерпел до Олимпиады-72. В Мюнхене повторился сюжет Мельбурна: те же три заступа в квалификации...
А вскоре у прыгунов в длину сборной страны появился новый старший тренер. Позже Теру доверили руководить подготовкой всех прыгунов. Эта работа, помимо прочего, научила доверять другим. А еще — распознавать таланты. В заслугу ему можно поставить, к примеру, взлет шестовика Сергея Бубки и высотника Геннадия Авдеенко. Он настоял, чтобы эти юнцы поехали на первый чемпионат мира, заявив зампреду Спорткомитета: «Если я ошибусь, выгоняйте меня». Из Хельсинки оба вернулись с «золотом».
Главным тренером сборной Игоря Арамовича не назначали, а выбирали. По рекомендации председателя Спорткомитета Марата Грамова, который плохо разбирался в спорте, но улавливал дух «перестройки». Успел Тер-Аванесян «порулить» и Федерацией легкой атлетики СССР. Правда, недолго. По причине развала Союза.
Пиком руководящей карьеры стало кресло зампреда того же Комитета, хотя и другой страны. Казалось бы, о чем еще мечтать? Однако он не скрывал, что чувствует себя неуютно. Потому что в ту пору Комитет был отлучен от собственно спорта, а на развитие физкультуры средств не хватало.
«Мы так устроены, что любим тех, кому помогаем, и ненавидим тех, кому причиняем зло (в нашем случае – соперников). А поскольку мы мало кому помогаем, то мало кого любим. Мы чаще принимаем чужую любовь. И сильно рискуем, завершив карьеру, остаться в одиночестве».
Одиночество ему не грозит по определению. Формально уйдя на пенсию, от дел Тер не отошел: возглавил фонд «Спорт против наркотиков», остался вице-президентом Федерации, консультирует коллег. Есть у него еще одна функция — заботливого дедушки. Объект особого внимания — 14-летняя Маша. Почему? Он уверен: внучку ждет большое будущее. И именно в прыжках в длину.
«Я задаюсь естественным вопросом: Игорь, стоила ли игра свеч? То, чем ты занимался, вполне отвечает канонам язычества. Но для православия, в лоне которого ты сформировался, спорт – это погоня за ложными ценностями. Не грешил ли ты, отдаваясь строительству тела больше, нежели души? А если да, то искупил ли сей грех?»
Евгений МАЛКОВ