Где тебя носило?
Привет из Африки
Едва кто-то из моих знакомых узнавал, что я собираюсь в Африку, тотчас бросался отговаривать меня: «Ты что, по Африке, да еще на велосипеде! С ума сошел! Съедят же, с костями съедят1» Куда бы я ни пришел, где бы ни начинался наш разговор, заканчивался он всегда одинаково — о моей предстоящей поездке, о диких племенах и отсталых народностях Черного континента, об их бедности и нищете, об ужасных диких зверях, людоедах и несчастной моей жене, которой страшно не повезло с мужем. Складывалось впечатление, что я живу не в ХХ1 веке, что не на самолете лечу в Африку, а собираюсь пуститься в путь на старинной португальской деревянной каравелле в страну, описанную еще Даниелем Дефо.
Я знал, что все эти охи и ахи напрасны и не имеют под собой никаких оснований. Наш мир давно изменился, давным-давно никто не охотится для пропитания, не добывает огонь трением и не воюет с пришельцами. Да и дикие животные давно научились либо уступать дорогу человеку, либо прятаться далеко и надежно. Ну а дикари…. Мало ли их вокруг? Для этого не обязательно иметь белые бусы на черной шее. Хотя, положа руку на сердце, доложу я вам, что были у меня, конечно, какие-то предубеждения. Но основой им послужили встречи с американскими чернокожими.
Несколько раз во время путешествий по Америке приходилось выпутываться из разных переделок, в которые именно чернокожие «загоняли» меня, причем иногда «средь бела дня»: то, выставив на улице «своего» человека, разукрашенного и наряженного под дикаря, пытались отобрать видеокамеру. То веселились: прижав к бордюру, перекрывали путь машинами и забрасывали объедками и банановой кожурой, а то попросту выпрашивали деньги, причем просьба выглядела скорее как угроза.
Но такое отношение к белым в «черных» районах США хорошо известно всем, и американцам в том числе, и я готовился к ним сразу, изначально. Но перед Африкой все мои предубеждения основывались на неизвестности: такие же они, как американские негры, или нет? Всё же я не привык доверять телевидению — слишком уж не совпадает действительность с информационными выпусками. Как показало мое путешествие, все страхи и опасения оказались абсолютно напрасными. А вот со списком вещей я на этот раз не угадал — проявил беспечность:
— А, Африка — она и есть Африка, — отмахнулся я на замечание жены, откладывая в сторону одну за другой все теплые вещи, — солнце, пустыня, слоны и крокодилы. Шорты бы не забыть...
То, что в Африке в разгаре зима, меня нисколько не смутило — что мне, русскому человеку, африканская зима? Эту первую свою ошибку я понял еще в Видхуке, столице Намибии, куда приземлился на маленьком, похожем на микроавтобус самолете. Одетые, словно капуста, охранники аэропорта, невысокие готтентоты с коричневыми сморщенными лицами, едва виднеющимися из-под теплых шапок, с усмешкой посмотрели на мои шорты и легкую льняную куртку. Я же в ответ на их усмешки тоже посмеялся про себя — слишком уж убогим показался мне аэропорт. Ну в точь-в-точь ульяновский автовокзал: тот же размер, те же запахи — грязной одежды, застарелых окурков, забитой по углам мокрой тряпкой пыли. Не менее смешной была огромная надпись: «Интернациональный аэропорт», мне показалось, что она просто закрывает дыру в стене. Но машины перед зданием стояли современные и новые, а дорога, которая уходила к столице, приятно поразила ровным, первоклассным асфальтом. В глаза бросилось табло автозаправки, я автоматически пересчитал цену на бензин. Ого! На наши деньги выходит рублей тринадцать. И это вблизи аэропорта! Что там меня еще ждет впереди?
Багаж получил быстро. Тотчас переоделся, обменял деньги. Через три часа я уже ехал в большом маршрутном такси в сторону Омаруру, есть такой городок на северо-западе Намибии. В Виндхуке купил велосипед, запасся продуктами, и вот теперь автобус вез меня к начальной точке маршрута. Цены в супермаркете оказались практически сходны с нашими. Еще в Москве для подстраховки я набрал целый пакет сублимированных супов, каш и мяса, а оказалось, что всё это можно было бы купить здесь и по схожей цене. Это слегка озадачило меня, но я успокоил себя мыслью, что в сумке у меня продукты свои, домашние, так сказать, родные, так что потраченные деньги уйдут в «в дело».
Итак, всё начиналось сначала. Опять впереди были тысячи километров, опять нужно преодолевать их один за другим до самого побережья противоположного океана. От Йоханнесбурга самолет летел больше двух часов, причем летел напрямую, через пустыни и горы. Мне же предстояло совершить практически весь этот путь в обратном направлении и своим ходом.
К торжеству (всё же я был не где-нибудь, а на юго-западе самой Африки!) примешалось чувство невыносимой, едва преодолимой тоски. Гигантское расстояние от дома, затерянность среди незнакомой культуры, километры предстоящего пути давили почти физически. Я как-то особенно ярко, с тоской вспомнил о жене. О своих планах я рассказал ей дня за четыре до отъезда. Впрочем, именно за неделю решился вопрос оплаты билета со стороны Русского географического общества, окончательно был утвержден маршрут экспедиции, и я поверил, что путешествие состоится. Сутки жена ничего не видела и не слышала, болела, привыкая к мысли о скорой разлуке, но потом «пришла в себя» и, как всегда, превратилась в самого надежного моего помощника.
Я знал, что такое состояние будет продолжаться до тех пор, пока я не сяду в седло велосипеда. Потом будет некогда предаваться унынию. Появятся совсем другие заботы, и всё встанет на свои места. Пусть временно, я превращусь в одного из жителей страны, по которой еду, подхватывающего стиль общения, терпеливо исполняющего все законы и правила.
Автобус остановился на развилке. Отсюда дорога уходила к океану, к Берегу Скелетов. Мы с водителем сняли велосипед и остальные мои вещи, я махнул ему на прощание рукой. Еще минута — и всё, я остался один. Ветер шелестел жесткими листьями низких акаций, серая сухая пыль переметала обочину грунтовой, но плотной, словно асфальт, дороги. Я огляделся. Далеко, в нескольких километрах впереди, по дороге виднелось несколько хижин, посреди акаций мелькнули спины то ли овец, то ли антилоп. Солнце стремительно приближалось к горизонту. Я сел в седло и, поставив счетчик на ноль, поехал вперед, преодолевая порывы крепкого, довольно свежего ветра, зачем-то считая встающие на пути многочисленные термитники и дивясь так медленно уходящим назад километрам… Часа через два, отойдя от дороги на несколько десятков метров, я сидел на свернутом спальнике и ждал, когда погаснет заря. Ждал быстрого прихода темноты, как это обычно бывает в тропиках, но заря никак не хотела гаснуть, всё тлела и тлела. Я давно снял рюкзак с багажника, велосипед положил так, чтоб его не было видно с дороги, а сам сидел, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания.
Меня укрывал пушистый куст какого-то кустарника, но слишком уж много здесь оказалось ходоков. Люди появлялись неожиданно, то перегоняя небольшое стадо коз, то волоча на головах вязанки хвороста, а иногда просто так, вроде бы без определенного дела. Они не подходили вплотную, но, увидев меня, кивали радостно, словно встретили доброго знакомого.
При первой такой неожиданной встрече я быстро собрался и переехал на несколько сот метров вперед, но после третьего раза решил остаться на одном месте: почему-то показалось, что эти люди ни за что не сделают ничего плохого. Время от времени мне встречались их убогие домики, собранные из досок и кусков материи. В первый раз, увидев эти домики вблизи, я вдруг вспомнил, как в детстве мы, играя во «взрослую» жизнь, копировали отношения взрослых и мастерили точно такие же шалаши. Тотчас вспомнился оставшийся в нескольких километрах позади на дороге красочный плакат о программе какого-то депутата и валяющуюся здесь же целую пачку газет, на первой странице которых «в красках» освещались египетские события.
Я затащил вещи в палатку, а велосипед пристроил на двух колышках, чуть приподняв над почвой, — однажды в Мексике крысы изгрызли крепежные резинки и чехлы, едва не добравшись до покрышек велосипеда. Первую часть ночи я несколько раз просыпался — слышались то топот, то какое-то сопение, но в конце концов усталость взяла свое, и я крепко уснул.
Берег Скелетов встретил тяжелыми серыми облаками и ветром. Ветер был встречный, довольно холодный и очень сильный — здесь, на побережье, океан брал свое. Ветра, гнавшие на север холодное Бенгельское течение, властвовали безраздельно, и даже подкрадывающаяся к самому берегу пустыня ничего не могла с ними поделать. С самого детства я мечтал побывать на этом побережье, казавшемся необычным и загадочным. Сколько раз я читал о нем в приключенческих книгах! Когда-то здесь разделывали китов и их останки лежали под солнцем, засыпаемые песком. Пески «захватывали в плен» и корабли, отважившиеся бросить якорь слишком близко к берегу. Пустыня Намиб смело наступала на океан, иногда за одну ночь меняя очертания берега и прихватывая зазевавшиеся корабли по самую ватерлинию.
Два дня я крутил педали вдоль побережья. Днем разогревало градусов до 20—22, но ближе к заходу солнца температура начинала резко падать. Приходилось тщательно укутываться ночью — плотно застегивать все молнии палатки и спальника, надевать флисовый костюм и шерстяные носки, которые я не оставил дома по чистой случайности, — жена тайком сунула их в одно из отделений рюкзака. Этим носкам я был особенно рад и теперь всякий раз, надевая их, с благодарностью ее вспоминал.
Песчаный берег круто уходил в воду, огромные, трехметровой высоты волны прибоя катили друг за другом быстро и шумно. Они крутили песок, выбрасывали на берег куски длинных, похожих на толстые черные канаты водорослей, грохотали, пытаясь сломать стоящие на пути рифы. Огромные чайки, бешено крича, носились над самой головой и с размаху ныряли в волны. Иногда капли долетали до меня, падали на лицо, и мне казалось, что я всё время чувствую на губах вкус соли.
Я очень уставал к концу дня. Когда далеко на западе солнце касалось воды, без сил сползал с велосипеда, уходил с тянущейся вдоль всего побережья грунтовой дороги и разбивал палатку, стараясь укрыть ее или за дюнами, или посреди огромных, в человеческий рост, шаровидных камней.
Но всякий раз, прежде чем зажечь горелку и начать готовить ужин, я расстилал коврик и «прогонял» свой гимнастический комплекс. Думаю, не один человек удивился бы этой моей привычке, но, вне всякого сомнения, в том, что я в конце концов добрался до Кейптауна, была заслуга и этих упражнений. Они помогали не только расслаблять натруженные мышцы и перераспределять нагрузку, но и связывали меня с домом, с привычной жизнью и даже помогали сохранять спокойствие. Все-таки то огромное расстояние, которое разделяло меня с родиной, способно было вывести из нормального душевного равновесия в любую секунду.
О том, что Намибия является бывшей немецкой колонией, я вспомнил, добравшись до Свакопмунда — небольшого курортного городка, пристроившегося на самом южном краю Берега Скелетов. Белых здесь встречалось на улицах один к трем чернокожим, и в ходу был больше немецкий язык, чем английский. Немецкий язык я услышал и в отеле, в котором остановился. Я добрался до городка поздно вечером накануне, долго раскатывал по его темным пустынным улицам в поисках пристанища и наконец, увидев горевшую на входе в отель лампочку, решил остановиться здесь и прекратить дальнейшие поиски.
Отель оказался довольно дорогим, уютным и спокойным. Его хозяева и обитатели были сплошь немцы. Великовозрастные и, как мне показалось, довольно зажиточные. Это я понял уже утром, когда спустился в столовую на завтрак (любой приличный отель, как правило, включает завтрак в оплату).
— Советский? — узнав, что я из России, с чуть саркастической усмешкой спросил один из посетителей.
Он сидел за столиком напротив и резал ножом ветчину. Услышав мой утвердительный ответ и упоминание о реке Волге, немец этот даже весь вытянулся на стуле, забыв на несколько секунд о завтраке:
— О! Волга! Мой отец был там в сорок втором! Сталинград!
Теперь уже усмехнулся я, вспомнив, что бывшие офицеры-гитлеровцы бежали когда-то от правосудия в Южную Америку и сюда, в Африку.
— СС? — чуть улыбнувшись, спросил я. При этом все, находящиеся в столовой, заметно напряглись и, кося взглядами в мою сторону, притихли.
— Нет, нет, — замахал он руками, словно я его в чем-то обвинял, — вермахт!
— Какая разница — вермахт, СС? Мой дед тоже был там, только в Красной Армии, — кивнув головой и улыбнувшись, сказал я. — Наверное, они там встречались, как и мы. Только разговаривали по-другому.
Теперь уже в столовой установилась гробовая тишина: было слышно, как в моечной капает из крана вода. Мне стало неловко за создавшуюся ситуацию. Сколько раз я давал себе слово молчать в таких случаях, не лезть на рожон, и вот опять не сдержался, но слишком уж врезались мне в память рассказы деда и мамы. Мама в войну была маленькой девочкой, но голод запомнила очень хорошо.
— Не надо волноваться, — как можно более дружелюбно и спокойно сказал я, — это же история. Ис-то-ри-я, — произнес я по слогам. — Это было давно. Теперь я в этих краях только турист.
Я допил свой чай и вышел из столовой, провожаемый взглядами сидящих за столами людей.
«О-го-го, — думалось мне, — вот влип. Чёрт меня дернул за язык. Но этот мужик тоже хорош! Кто его просил затевать разговор?».
От Свакопмунда первоклассная дорога уходила в глубь страны, пересекая пустыню и куски сухой саванны. Пустыня началась сразу, едва я оставил побережье. Спустя лишь несколько километров мне стало казаться, что весь мир вокруг превратился в абсолютно желтый песок. Я остановился, взобрался на огромную песчаную гору и осмотрелся вокруг. Песчаные дюны высотой больше сотни метров сменялись невысокими и короткими, словно океанская рябь, волнами. Иногда пески расступались, уступая место плотным, усеянным мелкой разноцветной галькой площадкам, но песчаные волны вновь брали свое, они вставали стеной, громоздясь друг на друга. Небо было чистым и абсолютно прозрачным. Не верилось, что еще вчера над головой теснились серые угрюмые облака.
В одном месте я чуть было не наступил на змею, такую же желтую, как песок. Я заметил ее случайно и внутренне содрогнулся, представив, что было бы, сделай я еще пару шагов вперед. А ведь я контролировал почти каждый шаг и, прежде чем поставить ногу, обязательно проверял глазами «тропу».
Пески закончились сразу, словно кто-то провел черту, они опять сменились сухой саванной, и я опять покатил мимо термитников и акаций. То и дело встречались животные. На дорогу их не пускала высокая изгородь из проволоки, и это было правильно — не так-то просто остановить огромную двадцатитонную машину, мчащуюся со скоростью сто километров в час.
Хотя местные водители очень уважительно относились к встреченным животным и, если вдруг видели случайно попавшую на дорогу антилопу, обезьяну или страуса, обязательно сбрасывали скорость. При этом они не злились, не ругались, наоборот, улыбались и кивали этим животным головой ,как старым знакомым. Это меня вначале удивило, ведь я был знаком совсем с другим отношением к меньшим братьям, но потом понял, что это часть культуры жителей Черного континента.
А машины, кстати, хорошие. Старых и древних моделей на дорогах мало, всё сплошь немецкие, американские и французские. И стоят они на порядок дешевле, чем у нас, и водители не матерятся из окон друг на друга, всё с какой-то улыбкой. Велосипедиста объедут, да еще скорость сбавят. Да это и понятно: люди, которые так бережно относятся к диким животным, не должны быть грубы с другими людьми, тем более с приезжими.
Через десять дней, оставив позади 1700 километров, я вплотную приблизился к реке Оранжевой — к границе между Намибией и Южно-Африканской Республикой. Я уже очень легко ориентировался и легко общался с любым встреченным мной человеком, и они воспринимали меня почти как своего. Я же иногда забывал, что являюсь здесь только гостем. Эта последняя неделя после Свакопмунда была заполнена до предела. Намибия удивила. Деревеньки казались бедными, но, стоило попасть даже в крохотный городок, всё вокруг менялось, дома превращались в добротные жилища со всеми удобствами, люди были одеты очень прилично, на улицах горели светофоры, работали магазины, раскатывали на машинах полицейские. Это было так похоже на Россию, что время от времени я даже, не сдерживаясь, удивлялся вслух.
Иногда садился посреди города на какой-нибудь скамейке и, глядя по сторонам, наблюдал за людьми. Когда-то в детстве китайцы и чернокожие казались мне одинаковыми, словно вылепленными по одному шаблону. «Все они на одно лицо», — слышал я часто, когда речь заходила либо о тех, либо о других. Американские негры действительно похожи друг на друга. Не внешне, внешне они тоже разные, у них похож взгляд. Лица разные, а взгляд один.
Здесь всё было по-другому. Черные лица вокруг из похожих друг на друга за несколько дней пути превратились в самые разные — веселые и недовольные, добрые и грустные. Я перестал видеть цвет кожи! Они просто превратились в обыкновенных людей. Едва до меня дошла эта простая истина, как все, даже самые малейшие, страхи и предубеждения ушли. Вообще это очень важно — видеть лица людей, выражение их глаз, их настроение. Важен не цвет кожи — важно умение общаться, умение вызвать у собеседника доброжелательность, желание продолжить общение, разговор. В этом и заключается искусство выживания среди людей. Везде, где бы то ни было, а уж в чужой стране и подавно.
Владимир КОЧЕТКОВ
Продолжение следует