Печать
Просмотров: 947

Мазохист-72

2012 4 krilВ Мюнхен, на Олимпиаду-72, я прилетел в качестве массажиста сборной команды СССР по баскетболу.
Год назад мы выиграли чемпионат Европы в Эссене (ФРГ). Столь сильной команды у нас, по-моему, еще никогда не было. Ребята  чувствовали это изнутри — по игровым связям, по возможностям каждого.
То была эра двух великих Беловых — Сергея и Александра. Рядом с этими двумя солистами играли самобытные Иван Едешко, Алжан Жармухамедов и Анатолий Мышкин; реактивные грузинские мастера Михаил Коркия и Зураб Саканделидзе и расцветшие в такой компании «столбы» Александр Болошев и Владимир Ткаченко не только были аккомпаниаторами, но и сами творили чудеса.
Готовились все к Олимпиаде самозабвенно и доигрались-таки до бредовых мыслей о том, что не так, мол, уж и страшны эти в большинстве своем черные парни, выступающие под звездно-полосатым американским флагом. Впрочем, вряд ли кому-то из нас возможность выигрыша у американцев казалась реальной. Однако уверенность в том, что мы сможем убедительнее, чем Хрущев, показать не без основания зазнавшимся янки «кузькину мать», созрела в каждом.
Я по образованию тренер по баскетболу, поэтому предвкушал это зрелище как гурман любимое блюдо.
Кроме баскетбола на меня, как и на других Олимпиадах, повесили еще греблю на байдарках и каноэ и мужской гандбол. Выступающие в этих видах ребята (а их было около шестидесяти), конечно же, не баскетболисты, но мелкими их никак не назовешь, поэтому дел у меня впереди было выше крыши.  
Предварительные игры гандболистов проводились в маленьких городках, в Мюнхен же мы возвращались около часа ночи. Олимпийская столовая работала допоздна, так что можно было поужинать, однако спать всегда хотелось сильнее, чем есть. Я принимал душ и, уже лежа в постели, съедал припасенные с обеда два банана, запивал их двумя стаканами минералки, выключал свет и закрывал глаза.
В стенках нашего желудка есть рецепторы, которые реагируют на его объем, «включая» или «выключая» чувство голода, вечно отвлекающее нас от более важных, чем еда, дел. Нужно было успеть заснуть прежде, чем обманутый желудок снова начнет возмущаться. Но чувство голода не может соперничать с желанием спать, в тумане сна оно растворяется, как боль при анестезии. Я засыпал мгновенно. Успевал только напомнить себе: завтра нужно снова встать в 5 утра, чтобы вместе с гребцами отправиться на канал. Но это — завтра, а сейчас — четыре часа блаженства…
Для тренировок на воде нам — из особой любви к Стране Советов — выделили время с 6 утра. В олимпийской команде около 30 гребцов. Я успеваю «обработать» лишь остро нуждающихся в моей помощи.
С канала возвращаемся в Олимпийскую деревню, где меня уже ждут баскетбольные гулливеры. Это моя команда. Каждого я «знаю насквозь», и для меня не вопрос, кому что, сколько, когда и как надо массировать. Баскетболисты еще не начинали играть, «трясет» же перед первой игрой чаще всего тех ребят, которые не знают, выпустят их на площадку или нет. Им надо помогать, причем каждому по-своему.
Но вот спровадил я баскетболистов на тренировку, а сам с гандболистами — на очередную игру. И так по 18—20 часов в день с тремя перерывами по 30 минут на завтрак, обед и ужин.
На одной из предварительных игр по ручному мячу капитан нашей команды Юрий Климов получил тяжелую травму. Между коленом соперника и бедренной костью Юрия, как между молотом и наковальней, попала головка четырехглавой мышцы. В результате — множественный надрыв мышечных волокон, обширная внутренняя гематома.
Возвращались в деревню молча, обдумывая варианты игры без Климова. В команде — тоска: еще предварительные игры не кончились, а наша команда уже без капитана. А ведь вокруг него вертелась вся наша тактика…
Оркестр классных исполнителей, конечно же, и без дирижера может сыграть, но не так, чтобы «ах!». А пробиться в олимпийский финал очень и очень хочется...
Последняя надежда на возвращение Климова на площадку рухнула, когда консилиум спортивных врачей наших команд во главе с легендарной Зоей Сергеевной Мироновой, директором Центрального института травматологии и ортопедии, вынес свой приговор. Основными клиентами ЦИТО в те годы были Госкомспорт, Госцирк и Большой театр. Авторитет же Зои Сергеевны был в советской спортивной травматологии непререкаем.
«Может быть, попробовать массаж?» — попытался надавить на нее  тренер гандбольной сборной Анатолий Евтушенко. «В данном случае массаж категорически противопоказан, играть в Мюнхене Климов больше не сможет!» — подвела черту Зоя Сергеевна.
Я же придерживался другого мнения, поскольку в моей практике уже был подобный случай. В 1970 году в Осло ко мне обратился за помощью финский хоккеист, получивший такую же травму. И мне удалось вернуть его на лед. На заключительном банкете руководитель финской делегации вручил мне ценный подарок, воздал должное моему профессионализму и поблагодарил руководство нашей команды за то, что оно позволило мне помочь финну. Это явилось откровением для наших начальников, которые на самом-то деле запретили мне тратить драгоценное время на финна. Когда же под аплодисменты всех команд, с подарком в руках я возвращался за свой столик, их красноречивые взгляды яснее ясного говорили о том, что за этим последует.
И я действительно был вызван на ковер, несмотря на то, что работал с финном ночью, когда наши хоккеисты спали, да и советской сборной помог, так как по ходу турнира нам необходима была победа финнов над шведами. Но никто не принял это в расчет. Я был осужден, получив при этом гарантию, что впредь никуда дальше Конотопа и Жмеринки не уеду.
А подарок бдительная советская таможня экспроприировала. Его стоимость превышала сумму полученных мной в Осло суточных, а это в 70-м году было «не положено». А вот опыт, приобретенный в Осло,  мне удалось пронести через таможню и привезти сюда, в Мюнхен…
Я сказал Юре, что хочу поработать с ним. Гематому ему откачали, так почему не попробовать?
— Ты что, не слышал, что Зоя сказала?
— А чем ты рискуешь? Это я получу клизму, тебе же терять нечего — твой приговор известен!
— Да зачем тебе эта головная боль?
— А зачем я вообще езжу на Олимпиады?..
Раньше, когда по советскому ТВ Олимпийские игры не показывали, я мечтал о том, чтобы своими глазами увидеть на Олимпиаде баскетбольный матч СССР — США. В те годы каждый советский человек, как Колумб, жил  мечтой открыть для себя дальние страны. А нас и в ближние-то не пускали...   Но что сейчас заставляет меня лезть в олимпийскую мясорубку, если я, уже побывав в 45 странах (в половине из них многократно), могу у себя дома по спутниковым каналам трех телевизоров в режиме on-line наблюдать за тем, что происходит на очередной Олимпиаде? Не гроши же за каторжный труд и не хамское отношение «больших начальников», которые в силу своей совковой инертности и сегодня считают, что массажист должен быть счастлив уж тем, что едет на Олимпиаду.
Поступать так меня подталкивает опасение, что пропадет мой труд, вложенный в многолетнюю подготовку спортсменов к Олимпиаде. К тому же я убежден, что никто лучше, чем я, не поможет моим подопечным реализовать себя на Олимпиаде. Да и как не ехать, если друзья рассказывают тебе, что известнейший тренер ходил на самый верх и доказывал, что я необходим на Олимпиаде…
Климов же твердит мне про «головную боль»… Да именно за ней я и езжу, как закоренелый мазохист. А из Мюнхена я должен увезти крупицы опыта, причем больше, чем из Осло, чтобы было с чем ехать в 76-м в Монреаль. Я и между Олимпиадами не скучаю, но Олимпийские игры для меня — это и экстрим, и предел востребованности.
Короче, Юру я убедил. Теперь предстояло решить ряд конкретных проблем. Я не имел права тратить на Климова свое время, поскольку оно принадлежало тем, кто оставался в строю…
В нашем распоряжении были две ночи и полтора часа моего дневного личного времени. Ночью я должен был по 20 минут массировать Юру через каждые 40 минут сна. Но как я смогу вовремя просыпаться, если при таком дефиците сна я не то что будильник, а и выстрел из пушки не услышу? К тому же мы должны были все это делать тайно, иначе бы нас с Юрой в 24 часа выслали в Москву…
В конце концов, я нашел выход. Отыскал у ребят ручные часы с будильником и привязал их полотенцем к виску. На руке они были еле слышны, а прижатые к виску грохотали, как отбойный молоток.
Трудно было, проснувшись в очередной раз, сразу же  сконцентрироваться на Юриных и на моих собственных ощущениях. Нужно ведь было не тупо мять пораженную мышцу, а постоянно массировать ее, не переходя за ту грань, за которой легкая боль становится сильной, и отвоевывая у нее миллиметр за миллиметром…
Юра вернулся на площадку Мюнхена, а четыре года спустя, в Монреале, стал олимпийским чемпионом.
…По мере приближения к финалу все напряженнее становилась моя работа с баскетболистами, а сил у меня оставалось уже совсем мало. На каждой Олимпиаде, почувствовав, что наступает такой момент, я вспоминал, через что прошли наши спортсмены, чтобы попасть сюда. Видел, как на «первой воде» гребцы скалывали лед с кистей рук, чтобы разжать наконец пальцы и выпустить весло, как марафонец выжимал кровь из носков, слышал, с каким звуком лопались сухожилия у штангиста… У меня в массажной этим ребятам не нужно было «делать лицо» и сдерживать слезы. Они оставляли там свою боль… Мне же эти воспоминания всегда помогали справиться с усталостью и дотерпеть до конца.
Если теория Дарвина верна, то, наверное, именно умение терпеть сделало из обезьяны человека. Немощен и жалок homo sapiens без этого качества…
Не потому ли спорт так привлекателен, думаю я, что он напоминает людям о  той борьбе за выживание, которую они вели в достопамятные времена? Теперь же  человечество именно в спорте продолжает символически подтверждать свою способность выжить на этой земле.  
…Наши баскетболисты вышли в финал, где им предстояло встретиться с бессменными олимпийскими чемпионами — национальной командой США.
Мой труд не пропал — в награду я получил этот финал! Все болельщики со стажем до сих пор помнят последние три секунды того матча, когда Саша Белов после филигранного паса Ивана Едешко (из-за лицевой линии через всю площадку) забросил в корзину американцев победный мяч. Вот им и «кузькина мать»! Трудно передать, что творилось тогда в наших душах. Все бегали по площадке с безумными глазами, а я сидел на скамейке запасных и смотрел на табло, где рядом с победным для нас счетом светилась единица. Оказывается, одна секунда осталась недоигранной. В этот момент американцы бросились к судейскому столу, а я подумал, что они требуют  продлить матч еще на секунду. Что ж, согласно теории, можно, наверное, и за секунду забросить один мяч. Но оказалось, что американцы подали протест на результат матча.
В этой суматохе ко мне подошел массажист американской команды и протянул свой брючный ремень (его брюки были подпоясаны бинтом). Перед игрой я, поспорив с ним, предложил: «Пусть тот, чья команда проиграет, отдаст свой брючный ремень». «Почему именно ремень?» — спросил он. «Потому, что без ремня брюки на твоем животе не удержатся», — рассмеялся я. «О своих брюках подумай», — разгневанно отозвался он.
Сейчас же мой коллега выглядел удрученным. «Из-за твоих ребят я могу остаться не только без штанов, но и без работы», — пробурчал он.
Мы ушли в раздевалку, а апелляционная комиссия судейской коллегии вместе с представителями Международной федерации баскетбола удалилась рассматривать протест американцев. Несколько часов мы маялись в раздевалке, ожидая ее решения, и, не дождавшись, уехали в Олимпийскую деревню. В холодильниках стояли водка и икра, но никто к ним не притронулся: вдруг завтра придется переигрывать матч с американцами? Спать никто не мог, все слонялись из комнаты в комнату. И только поздней ночью нам позвонил начальник управления спортивных игр Валентин Сыч. «Ребята, — воскликнул он. — Мы чемпионы! Протест американцев отклонен!»
Думали пить до утра, но после двух-трех тостов я заснул, сидя в кресле. Проснулся от боли в шее. Все спали, — кто где, — видимо, тоже быстро сломались. Ребята, которых сморила неимоверная усталость, храпели под хрип Армстронга, русские деревянные ложки восклицательными знаками торчали в двухкилограммовых банках икры, непочатые бутылки водки стояли на столах, а в моей душе вдруг возникла какая-то особая, тихая пустота…
Всё позади! Цель достигнута! Но почему же во мне эта пустота, словно я лишился чего-то очень дорогого? Неужели борьба, которая привела нас к победе, дороже  для меня,  чем результат, которого мы достигли? А может быть, то, что происходит сейчас, это всего лишь затишье перед бурей? Вот когда победители проснутся, тогда и разыграется буря, сметая всё со стола, и наведет порядок в моей душе…
Это была последняя, 50-я золотая медаль, которая вывела СССР на первое место в общем олимпийском зачете. А сборная СССР впервые в истории мирового баскетбола стала олимпийским чемпионом.
Это событие советское спортивное руководство отмечало на заключительном банкете в Мюнхене. Настроение, естественно, было прекрасное, и Валентин Сыч решил пошутить. Он подошел к Зое Сергеевне и шепотом сообщил ей, что наши спецслужбы интересуются: как мог какой-то массажист опровергнуть медицинское заключение, подписанное и директором ЦИТО, относительно состояния Юрия Климова?..
В Москве меня вычеркнули из списка представленных к правительственным наградам, вызвали в партком и дали нагоняй за то, что я демонстративно не стал получать премию за Мюнхен в размере 38 рублей.
А в 76-м меня снова послали на Олимпиаду. Понять начальников можно: не каждый же станет задарма ложиться костьми. Но им было невдомек, что я еду не задарма, а, как всегда, за головной болью.

Валерий КРЫЛОВ