Клуб лыжника

Прощай, Чарым!

По несчастью или к счастью — истина проста:
Никогда не возвращайся в прежние места.
Даже если пепелище выглядит вполне,
Не найти того, что ищем, ни тебе, ни мне!
Геннадий Шпаликов

«Чарым» — с таким звонким названием 25 лет тому назад в «Клубе лыжника» журнала «ФиС» был опубликован мой первый очерк о Шерегеше. Было там и описание чарыма (так по-шорски называется особый весенний таежный наст, который мгновенно возникает после сильной оттепели и последующего сильного мороза и враз делает проходимыми любые, даже самые глухие таежные дебри). Чарым великолепно держит любые лыжи, а повороты на нем пишутся сами собой. Помню, как в марте 1989 года на Первом фестивале горнолыжных клубов России мы с доктором ФиС Владимиром Преображенским после спуска по чарыму мечтали о кресельных канатках на Зеленой и на Мустаге и о горнолыжных путевках с коротким призывом: «Приглашаем на чарым!», которые нам когда-нибудь доведется подержать в руках…

Нынче Шерегеш невероятно преобразился, узнаваемыми остались только очертания гор Курган, Зеленая и Мустаг да кое-какие глухие таежные уголки, где так приятно было передохнуть во время лихих целинных спусков, попробовать ледяной красной рябины, послушать стук дятла… Теперь все такие уголки и поляны испаханы лыжами и бордерами. Происходит это еще и потому, что сегодняшняя шерегешская реальность — это не только кресельные канатки, но и гондольные дороги, столь необходимые при сибирских морозах. Как-то мы с московским приятелем, регулярно катающимся в Шерегеше, начали считать местные канатки и трассы и насчитали аж 10 штук только длинных, с кресельными и гондольными подъемниками. Моя первая статья о Шерегеше завершалась редакционным комментарием, в котором говорилось о том, что в Шерегеше обязательно нужно сохранить верхний подъемник в Шерегеше и завести наконец ратрак. (Отсутствие ратрака в здешних бездонных снегах и было главной шерегешской проблемой в те времена.)
Помню, как я с друзьями помогал утаптывать гору, покрытую бесконечными снежными полями! Иногда делу помогали солдаты. Рота за ротой стройными рядами шли они с вершины Зеленой до выката. Первые шеренги проваливались в снег почти по грудь. А потом все это заглаживалось лыжами, в чем и мы принимали участие…Каторжная работа! Зато приезжали в Шерегеш чемпионы, да и свои мастера там росли. И рудник работал, и руда добывалась, и лагерь строгого режима усиленно перековывал всё новые и новые когорты своих поселенцев.
Незабываемые впечатления остались у меня с тех пор… По красивому кедрово-пихтовому лесу каждое утро шли от поселка к горе нарядно-веселые компании лыжников. А навстречу им по той же узкой дороге и среди той же зимней красоты двигалась от зоны угрюмо-черная колонна. Впереди шесть автоматчиков с овчарками, которым человека разорвать что косточку перекусить, и позади еще шесть автоматчиков. И между этими автоматно-собачьими шеренгами — 400 черных ватников, черных шапок и черных лиц, и за этой черной колонной плыло по зимней сказке облако черной тоски…Жутко…А вокруг сугробы выше человеческого роста, и мы, вольные лыжники, вжимаемся в них, пропуская черную колонну. А охранники громко кричат нам: «Девок, девок берегите!» (А то затащат в колонну…).
Лагерь и по сию пору здесь, но очень многое в Шерегеше за 25 лет изменилось к лучшему. Конечно, в основе своей Шерегеш был и остается поселком, построенным зэками. Этим объясняются и специфическая планировка, и уныло кирпичные коробки (в лесном царстве!), и откровенный неуют, который лезет здесь, кажется, изо всех щелей. Какой уж тут Давос, хотя шерегешские пейзажи, по-моему, ничуть не уступают природе Давоса! Не похожа на Давос и Белокуриха, хотя вот у нее-то корни изначально курортные! А вот у Шерегеша корни там, где вышки с автоматчиками, и ничего тут не поделать. Можно только медленно и аккуратно исправлять его унылое каторжанское обличье…
Это понимают и власти. Кемеровский губернатор Аман Тулеев внимательно следит за развитием Шерегеша, частенько сюда приезжает и помогает решать многие проблемы бытия горнолыжного центра. Не случайно  квартира в Шерегеше стоит сегодня дороже кемеровской или новокузнецкой.
Объясняется же это тем, что здешние места невероятно притягательны для горнолыжников. Сезон — с начала ноября по середину мая. Снега не просто изобилие — прорва! Но если прежде снегопады, случалось, огорчали тренеров и канатчиков, то теперь в дело вступают ратраки; их не один и не два, а гораздо больше. И работают они чаще всего ночью или поздно вечером, как и положено во всем горнолыжном мире. Ратрачные мастера полируют гору «словно яичко ко Христову дню». Такого раньше Шерегеш не знал: 15 километров спусков по хорошо укатанным трассам шириной до 50—70 метров покрыты мягкой ратрачной трещоткой. И крутяки в идеальном состоянии, и выполаживания.
Поневоле вспоминаешь Акзамер-Лицум в Инсбруке или Куршавель в Труа Валле. У нас не то что не хуже, у нас лучше! И, самое главное, снег здесь лучше, чем там.
Невозможно передать совершенно особые ощущения, которые испытываешь во время бесконечного скольжения по склону. Современные  лыжи позволяют экономить силы даже на крутых участках, а они в Шерегеше остались. А какой след остается поутру на белом покрывале, особенно когда на «карвах» (это лыжи новой геометрии, у которых пятки и носки намного шире, чем середина) стоит приличный лыжник! Идеальные сочленения дуг, ни метра прямых спусков и настолько полный контроль над лыжами, что порой  возникает ощущение вседозволенности.
Куда хочу, туда и ворочу! Можно разогнаться и завернуть поворот покруче и практически лечь на склон! Когда-то позволить себе такое могли только мастера. Конечно, и сейчас встречаются на склоне «торпедоносцы», которые в «карвах» видят только одно — возможность носиться сломя голову. И если ноги выдерживают, то лыжи сохраняют управляемость. Ну а нет, тогда кубарем по склону. Поскольку носиться стали многие, то внизу всегда дежурит карета «скорой помощи». Это тоже новая черта здешнего горнолыжного быта. 30 лет назад, когда я прилично потянул колено на здешнем крутяке, приятелю пришлось буксировать меня на лыжах от горы до поселка и по поселку до медпункта. Лет 10 назад в Италии на мартовском снегу Червинии меня сбил какой-то сумасшедший итальянец, который, не удержавшись на жестком снегу, кубарем скатился сверху по крутому склону.
Об этом мне позже рассказали приятели, наблюдавшие за этим происшествием из кресел канатки. Итальянец улетел в пропасть, а меня приложил головой о лед так, что я пришел в себя только через 12 часов в госпитале Валле-Д’Аоста. До этого я час лежал на снегу, как рассказывали мне приятели, дожидаясь спасателей, а потом еще час в акье (это сани-волокуша для транспортировки пострадавшего в горах), дожидаясь вертолета. Лечение тоже шло ни шатко ни валко, хотя у меня и была специальная горнолыжная страховка. В итоге через три дня друзья забрали меня домой, и там мою разбитую голову привел в порядок известный нейрохирург Кривошапкин. Так что знаменитые альпийские спасатели вовсе не так уж хороши, как о том трезвонят все горнолыжные путеводители. Лучше всего надеяться на себя и постоянно оценивать ситуацию на склоне — и выше, и ниже. Тем более в густонаселенных Альпах!
Надо заметить, что новое поколение не случайно выбирает «карвы», которые вроде бы сокращают этап первоначального обучения. Мастером, однако, нелегко стать и на «карвах». Поколение новых русских это не всегда понимает. Вспоминаю недавнюю сцену на вершине горы Зеленой. Март, ослепительное солнце и безоблачное небо. Мы с моим приятелем Сергеем Кривощековым пьем утренний кофе на террасе ресторанчика с громким названием «Поднебесный». А рядом за столиком гуляет компания молодых ребят, которые твердо убеждены в том, что мир создан для них. Ребята с утра пораньше опохмеляются, разложив на коленях животы. Один из них громко, на всю террасу выражает удивление по поводу купленных недавно лыж: «Ни фига не могу понять, Вася, купил всё самое лучшее: лыжи, ботинки, крепления, очки, как у Томбы! Две тыщи баксов спалил, а на горе как корова на льду, ничего не выходит. Может, меня обманули?» Вася только огорченно хмыкает. Мы же про себя думаем: «Конечно, обманули!» Продавая этому «любителю горнолыжного спорта» такой «снаряд», ушлые продавцы, конечно, не предупредили, что на нем надо сначала научиться кататься.
Еще один фактор, определяющий новое качество катания, — это обилие канаток. Только длинных, двухкилометровых кресельных и гондольных шесть штук, бугелей же несметное количество. Еще в 1999 году на чемпионате России тогдашний министр спорта Леонид Тягачев пообещал даже маятниковую дорогу на Мустаг построить. И не с эльбрусскими 25-местными вагончиками, а с нормальными альпийскими, то есть 140-местными. Что ж, когда-нибудь, наверное, это обещание будет выполнено…
Печалит только одно: при таком количестве подъемников и, стало быть, лыжников бездонная шерегешская целина, включая самые далекие и самые укромные склоны и полянки, распахивается за 1—2 дня. А ведь самый кайф в Шерегеше — катание вне трасс, по кедрово-пихтовому редколесью, где можно нестись по наклонным снежным полям всей семьей, залетать с разгона в лес и наблюдать, как твои дети пишут безупречные дуги по шерегешской целине. Тут-то и посещает тебя чувство законной отцовской гордости. Выходит, не зря ты 25 лет тому назад возился с детскими лыжами, добывал ботинки и крепления и учил своих отпрысков кататься. В начале 80-х только мы были на горе такими сумасшедшими, так как проблем с маленькими детьми было тогда в десятки раз больше, чем сейчас. Зато на моих глазах рождалось то, что позже было названо специалистами, в том числе и доктором ФиС В. С. Преображенским, «детской спусковой техникой». Мы чуть подправили ее, убрали огрехи, и дети понеслись по горе так, что обогнали родителей. Моя дочь Дарья стала специалистом по фрирайду (то есть по свободному катанию вне трасс) и на первенстве России среди любителей заняла в 2006 году третье место (дело было в Красной поляне). А сын Максим оставил лыжи, на которых катался с пяти лет, перешел на сноуборд и тоже добился неплохих результатов.
Карвинговые лыжи и моей жене дали технический толчок: лыжный рисунок у нее стал более четким и элегантным. Принято считать, что дамы наши скорее скребутся по склону, чем летят. А на «карвах» и моя жена стала гонять, да так, что пацан из спортивной школы, обогнав ее у нижней станции подъемника и остановившись, заметил с детской непосредственностью: «Надо же, такая старенькая, а как здорово катается!»

Масштабы «вставших под ружье» впечатляют. В выходные дни в Шерегеш съезжается, кажется, вся округа. И хотя есть там стоянки не на одну сотню машин, приезжает народу гораздо больше. И стоят километровые автоколонны по обочинам дороги, прямо как в Альпах или Пиренеях. Эти орды лыжников и распахивают шерегешский снег с ноября по май. Чарым как природное явление остался, но кататься по распаханным и замерзшим склонам стало почти невозможно. Многие любители целины и ценители чарыма теперь отправляются пешком на Мустаг, где осталось еще немало нетронутых снежных пространств и чарымных полей; главное — выехать или выйти к людям после захватывающих спусков.
Вид сверху на горнолыжный центр тоже изменился к лучшему. Слава Богу, в Шерегеше не стали строить многомерные аквариумы из стекла и бетона, а возводят двух-трехэтажные рубленые дома под классические альпийские шале, но тем не менее со всеми удобствами. Вспоминаю, как когда-то новокузнецкие горнолыжники хотели «набить морду» автору очерка «Чарым», так как посчитали, что после публикации этого материала сюда толпами хлынут москвичи. Помню, как скукожился я в автобусе, где обсуждался мой очерк, в надежде, что останусь неузнанным. Меня ругали не за содержание, а за идею очерка: приезжайте, мол, в наши горы! Теперь-то все понимают, что лыжники — это деньги, а стало быть, и дальнейший рост. Для сравнения: в небольшом Копаонике в Югославии (несколько долин и несколько десятков подъемников) катаются по выходным до 10 тысяч лыжников. В Труа Валле во всех трех долинах (Куршавель, Мерибель, Валь Торан) — до 150 тысяч! В Шерегеше же пока и пара тысяч лыжников — перебор! Но есть куда расти, а точки роста в рыночной экономике — это гарантия светлого будущего.

Александр ШАПОШНИКОВ