Неутоленная жажда созидания

«Когда тебя ждать?» В вопросе, заданном ранним июльским утром по телефону вместо приветствия, звучало нетерпение. «Уже стартую. Как и обещал». Я тоже обошелся без лишних слов, включил зажигание, вырулил с дачи и дал газу. Прикинул по карте: сначала на север, потом на запад по Можайскому шоссе почти до Смоленска. Часа четыре как минимум…

Спидометр накручивал километры, а память возвращала назад. Сколько мы не виделись? Лет десять, не меньше. Да и получилась последняя встреча на фоне московской сутолоки какой-то никакой: обменялись новостями (как дети, внуки, жены, работа?) и разбежались. Даже «посидеть» по-человечески не получилось. А ведь хотелось! Как меня тянуло в наше общее с Вовкой детство! Вполне простительная в зрелом возрасте сентиментальность? Допускаю. Но главный мотив этой тяги, думаю, не в этом. С годами не утраченная любознательность подталкивает разобраться: с чего начиналось то, к чему ты пришел?

В Мурманске наша семья оказалась… Ну да, вскоре после смерти Сталина. После того как отца выпустили из лагеря, и он, помыкавшись по стране, завербовался аж за Полярный круг.

Как туда попали Гоголевы, не знаю. Тоже не от хорошей, видимо, жизни. На жительство нас определили в одном бараке на тридцать с лишним комнатушек, разделенных кишкой общего коридора. Причем наша и их комнаты были аккурат напротив. Это обстоятельство и определило наши с Вовкой особые отношения.

Как их назвать? Дружбой? Вряд ли. Хотя я был старше всего на год, тогда этого было достаточно, чтобы взять на себя покровительство. Тем более что ему — хилому, нескладному и бесхарактерному (как мне казалось) — оно требовалось постоянно. Благо суровая барачная действительность (подробности оставляю за кадром) если чем-то нас, пацанов, и обогащала, то прежде всего опытом борьбы за выживание.

Фактор тесного (в прямом смысле) соседства сплотил и наши семьи. В бараке ничего ни от кого, как шила в мешке, не утаишь. Но при том, что его обитатели были в курсе всех радостей и горестей, которые постигали остальных, только наши родители могли искренне разделить первые или облегчить вторые.

Хотя считалось, что альянсом этим верховодят матери, на самом деле тон задавали отцы. Общались бывшие фронтовики (мой — батальонный разведчик, его — разжалованный по неизвестной мне причине в рядовые капитан артиллерии) чаще в сараях на задах барака, где кроме дров помешались верстаки и разнообразные инструменты. Между прочим, первую свою клюшку я смастерил там же — просто удалив всё лишнее с выгнутого ствола березы.

Отцы были азартные спорщики. И непримиримые соперники по части рукоделия. Дядя Саша, профессиональный столяр, подрабатывал мебелью на заказ. Мой, монтажник-высотник, будучи уязвленным, утешил самолюбие собственной работы шифоньером, расписанным под орех, и мягким пружинным диваном с изящной резной спинкой.

Не помню, чтобы отцы нас к чему-то понукали. Жить они нас учили не словом, а своим более чем наглядным примером. И готовностью помочь в случае нужды. Когда наша компания вместо того, чтобы играть в популярную среди окрестной пацанвы орлянку или устраивать бои «русские против немцев», сооружала на каменистых пустырях очередной спортивный объект, их поддержка была гарантирована. Понастроили мы, к слову, много чего — от скромной площадки для городков до почти стандартного футбольного поля. И Вовка, насколько помню, ни разу не сачканул.

Как я понимаю сейчас, наше с ним семейное воспитание можно было бы назвать вполне гармоничным. При одном условии: если бы наши родители имели понятие о благотворной роли спорта. До этого нам пришлось додумываться самим. Точнее, с помощью школьного учителя физкультуры со скромной фамилией Ульянов и без специального образования.

Тут стоит отметить одну важную деталь. От нашей школы было рукой подать до Долины Уюта. Той самой, которую в свое время прославили «Праздники Севера» (их еще называли заполярными олимпиадами). На них тогда съезжался весь цвет отечественного (и не только) зимнего спорта. Мы же в отсутствие зала проводили в этой действительно уютной, хотя и лишенной спортсооружений, долине уроки физкультуры.

Их гвоздем были лыжи. Надо ли объяснять причину: когда школьный год начинался, уже выпадал снег, когда он завершался, летом еще и не пахло. Лыжами я увлекся всерьез. Настолько, что стал чемпионом «Праздника Севера». В своей, понятно, возрастной категории. И не без участия Вовки Гоголева.

Заключалось оно в следующем. Размявшись, я вышел на старт. Мороз — не меньше двадцати. На мне — сатиновые шаровары и футболка с номером. На плечи накинута отцовская фуфайка. По-моему, еще лагерного образца. Вовка стоял за спиной, держа ее за рукава. Я убежал, подгоняемый смесью азарта и холода. А когда финишировал и рухнул в снег, на плечи снова опустилась фуфайка, согретая теплом друга.

К лыжам он остался равнодушен. Зато пристрастился к хоккею. Прямо перед нашим бараком было озерцо. После школы мы обязательно гоняли на нем шайбу. Говоря «мы», имею в виду всю нашу компанию. На льду заводилой был Вовка. Я же частенько просто отлынивал. Чтобы поиграть, нужно было предварительно расчистить лед. Пока напашешься лопатой, уже темнеет, какая тут клюшка. Мне казалось полезнее книжку почитать…

Тогда мне и в голову не приходило, что хоккей для него станет делом жизни. Из меня лыжника не получилось. Когда мне было пятнадцать, наше семейство перебралось далеко на юг. Врачи сказали отцу, выписывая из больницы, где он полгода провисел на растяжках после того, как совершил полет со строительных лесов: «Хочешь жить — меняй климат». Молдавский климат к занятиям лыжами не располагал, пришлось переключиться на легкую атлетику. Вовке же ничто не мешало упражняться с клюшкой. Наверное, он мог бы стать хорошим игроком. Если бы попал в надлежащие руки и команду. Но в Мурманске таковых не обнаружилось. А уехать он не мог: отец ушел из семьи, оставив мать с тремя детьми.

Когда я, студент журфака МГУ, заявился в местную газету на практику, Володя тоже учился. В пединституте, на историка. Еще играл, но уже твердо знал, что станет тренером. Через несколько лет, приехав освещать «Праздник Севера» для газеты «Советский спорт», я нашел его в хоккейной коробке среди шустрых пацанов, а после тренировки битый час слушал, какие он раскопал таланты и какие их ждут перспективы.

Увы, никто из питомцев Гоголева в звезды не выбился. Выше всех поднялся Дмитрий Кошевич, выступавший за юниорскую сборную СССР. Да еще он горд тем, что кое-чему научил Сергея Федорова, когда уроженец Апатит, будущий трехкратный чемпион мира и обладатель Кубка Стэнли, был на его попечении в сборной области. Прочие его тренерские достижения ограничились победами местного масштаба. Надо ли объяснять, что в хоккее, как и в любой другой спортивной игре, помимо таланта нужны еще и условия для роста. В Мурманске же с его бесконечной полярной зимой на них не было и намека.

Доводилось ему вывозить своих подопечных и за рубеж — на турниры со сверстниками из соседних Финляндии и Норвегии. Когда ему показали хозяйство одной из финских школ, он не смог скрыть зависти: «Эх, нам бы такое богатство!» На что директор, неплохо знавший русский и наши реалии, сочувственно кивнул: «Да, неплохо бы. Но, думаю, у вас его быстро разбазарят». Из очередной мурманской командировки я вернулся с классной финской клюшкой. Мне она была абсолютно ни к чему, но разве можно пренебречь подарком от всей души.

Со временем я убедился, что она у бывшего ледового бойца весьма ранима. Хотя виделись мы редко, перезванивались регулярно. Чаще звонил он. В 90-х в его голосе, несмотря на подчеркнуто бодрый тон, все чаще начали прорываться нотки отчаяния. Как выяснилось, на его глазах разваливалась система, в которую он вложил всего себя. Когда его спортшкола оказалась под угрозой закрытия, он спросил: «Ты можешь у себя в Москве чем-то помочь?»

«У себя в Москве» я был бессилен. Тем более что речь шла о хоккее, где у меня не было никаких контактов. Да если бы они и были? Кого в пору всеобщего развала взволновала бы судьба одной из многих провинциальных школ?! Обладателей высоких должностей занимало исключительно собственное благополучие. Впрочем, знал хорошо одного министра спорта — Валерия Сысоева, который на их фоне выглядел белой вороной. Но к тому времени именно по этой причине он подал в отставку. В знак протеста.

Единственное, что я мог бы сделать для друга, — написать хлесткую разоблачительную статью. Как в былые времена, когда к голосу центральной прессы прислушивались на местах. Благодаря чему, например, школа, возглавляемая моим бывшим тренером по легкой атлетике, стала лучшей в Союзе. Однако сейчас что было толку писать, если негде печатать и ни малейшего шанса на положительную реакцию.

Короче говоря, школу Гоголева прикрыли. Чтобы чем-то себя занять, он пошел заливать лед. То есть зарабатывать тем, чем годами занимался бесплатно.

Впрочем, вы ошибетесь, если решите, что перед вами — неудачник, жертва обстоятельств. Вовка (простите, Владимир Александрович) — вполне счастливый отец двух сыновей. Диму, старшего, я помню еще по Мурманску, малолеткой. Он родился, можно сказать, с коньками на ногах. А по отцовским стопам ушел гораздо дальше.

Чтобы дать шанс хотя бы сыну, Гоголев буквально оторвал его от любящего сердца, отправив подальше от дома, но поближе к вратам в большой хоккей. А именно — в Екатеринбург (тогда еще Свердловск), в специализированный интернат. Вернулся сын через два года. А вскоре нападающий Дмитрий Гоголев получил приглашение в московские «Крылья Советов», где, всего сезон отыграв в «молодежке», в 18 лет дебютировал в основном составе. И пошло, и поехало…

Коньки на условный гвоздь он повесит через 18 же лет. Рядом с двумя серебряными медалями чемпионата России («Крылья» и «Спартак»), «золотом» чемпионата Италии («Мерано»), «серебром» австрийской пробы («Клагенфурт») и «бронзой» словенской лиги («Олимпия»).

А в 2009 году наша история получит вполне предсказуемое для этой семьи и знатоков хоккея продолжение: Дмитрий будет назначен главным тренером молодежной команды «Спартака», а ее новобранцем станет его сын Александр.

Если у кого-то из читателей есть подозрения насчет того, что в спорте семейные связи — залог успеха, спешу их развеять.

Вот пара цитат из газетных интервью сына и внука нашего героя. Дмитрий: «Тренировки отца — просто ужас. Три шкуры драл с меня. И правильно делал… Я никогда не думал, что стану тренером собственного ребенка, которого сам ставил на коньки. Тем не менее «на орехи» он получает. Такие вещи частенько команду встряхивают. Ребята видят: мол, раз он сына так чекрыжит, то и нам не стоит нарываться». Александр: «Поначалу я думал, что ребята будут говорить: “Вот, пришел тренером его отец, сейчас Гоголев постоянно будет в составе, а нас уберут”. Но этого не случилось. Папа ко всем одинаково относится. И я ни разу не слышал, чтобы кто-то из команды назвал меня блатным».

Между прочим, у Дмитрия еще два сына. Пашке всего 12, а он уже играет в чемпионате Москвы. Пятилетний Гоша пока только присматривается.

Минувший сезон был дебютным для Дмитрия в роли наставника взрослой команды: он возглавил родные «Крылья Советов». Но их семейный тандем в этом клубе вряд ли состоится. Во-первых, поскольку «Крылышки» пролетели (по причине финансовых неурядиц) мимо чемпионата высшей лиги. А во-вторых, потому, что Гоголев-младший, на которого положили глаз скауты молодежной НХЛ, задрафтован американским клубом «Колорадо Эвеланш».

Основатель этой династии ждал меня у поворота с трассы, сразу после указателя с надписью «Ярцево». Считанные минуты, и мы достигли деревушки (десяток дворов) Заборье. Вид дома, который он купил несколько лет назад, меня откровенно разочаровал: бревенчатая развалюха навевала воспоминания о барачном детстве.

Причина такого запустения прояснилась, когда хозяин провел меня на зады большого по подмосковным меркам участка. Миновав фундамент обширного будущего дома, оказались на идеальном (знаменитый Уимблдон отдыхает!) газоне спортплощадки, где футбольные ворота соседствовали с баскетбольными щитами, а по центру красовалась сетка для бадминтона. Экскурсия завершилась знакомством с сараем, под завязку набитым стройматериалами и инвентарем, вплоть до станка для изготовления бетонных блоков.

Потрясенный увиденным, я потребовал объяснений. И вот какая нарисовалась картина. Здесь, на Смоленщине, пенсионер Владимир Александрович Гоголев намерен обосноваться не на заслуженный отдых, а чтобы… работать. Набрать детишек из соседнего городка Ярцево и учить их играть в хоккей. Для чего и создает материальную базу. Собственноручно, как мы это практиковали в детстве. Разве что разрешая Дмитрию вносить скромные инвестиции.

Не стану, как принято, подытоживать эту историю моралью. История еще не закончена. А ее мораль при любом варианте очевидна. Но одной тайной мыслью поделюсь. Надеюсь, что написанное мною будет прочитано кем-то из тех, кто наделен полномочиями и не обделен чувством долга перед подрастающим поколением.

Я навел справки и установил, что Смоленская область всерьез взялась за развитие хоккея с шайбой. На строительство ледовых арен затрачено свыше миллиарда рублей. Три уже возведены, еще две на подходе. Здесь появилась первая профессиональная команда — «Славутич» и создана областная хоккейная спортшкола. Глава региона Сергей Антуфьев ратует за системные подходы к развитию этой игры. Уверен, в масштабные рамки этой системы наш герой с его знаниями, неутоленной жаждой созидания и скромными личными запросами впишется органично. Не сомневаюсь: своего он добьется. Вопрос лишь — как скоро?

…Ставлю точку, чтобы выключить компьютер и переключиться на газонокосилку. Вовка обещал нанести мне на дачу ответный визит. Не хочу, чтобы моя лужайка проиграла его «уимблдону».

Евгений МАЛКОВ