Облака на ладонях

Утро было промозглое. Я лежал в палатке и считал падающие на ее покрышку капли. Вчера так и недотянул до перевала: устал. Короткие острые хребты, изломавшие в бесформенные складки полуостров, скрутили дорогу винтом, выжали семь потов, пока я карабкался вверх. А издали горы не казались грозными, и вначале я был даже рад уйти от оглушающей жары побережья в скудную тень эвкалиптового леса, густо покрывающего склоны. Потом началась эта бесконечная борьба с подъемами и склонами, и я почти забыл о цели, которая привела меня сюда. Здесь, на полуострове Отуэй в Южной Австралии, в неприкосновенности сохранились древние леса из гигантских древовидных папоротников. Еще дома, перед поездкой, листая справочники, я отметил это место. Потому-то и полез в горы. Не каждый день выпадает такая возможность — увидеть останки сгинувшей, провалившейся в бездну времени эпохи. Точно такие леса покрывали расколовшуюся на части Гондвану в те времена, когда человека еще не было и в помине.

Длинные листья папоротников появились неожиданно. Заросли подошли к самой обочине, и я близко-близко увидел заповедный лес. Я оставил велосипед у дороги и, едва сдерживая нетерпение, углубился в чащу. Птиц не было слышно. Опутанные лианами эвкалипты стояли, словно могучие молчаливые стражи, надменно глядящие сверху вниз, а меж ними десятиметровыми столбами торчали древовидные папоротники с пучками исполинских листьев на макушке. Листья эти не шевелились и были похожи на искусственные. Чтобы охватить взглядом крону только одного папоротника, приходилось до отказа поворачивать голову. Поверхность их стволов была покрыта твердой чешуей, вылезшие наружу корни разбегались в стороны, и здесь, в тени, и корни, и стволы казались застывшими лапами гигантских ящеров, былыми обитателями этих лесов. Тень была густой, словно я зашел в комнату с занавешенными окнами. Опавшие сухие трехметровые листья устилали всю поверхность земли. Они хрустели под ногами, будто старые истлевшие кости, и треск гулко разносился по угрюмому, молчаливому лесу.

Я провел пальцами по стволу папоротника, еще раз огляделся вокруг и, осторожно ступая, боясь нарушить тишину, вернулся к оставленному на дороге велосипеду. Чувство было странное. Я видел окружающий меня лес, ощущал все запахи, мог дотронуться до листьев и в то же время словно наблюдал за собой со стороны. Я не стал садиться в седло и повел велосипед в поводу, желая продлить это чувство. Невозможно было сказать, сколько прошло времени, — я совсем забыл про часы, лишь дорога медленно отсчитывала одну за другой петли серпантина, остающиеся позади. Она то обходила похожие на гигантские термитники скалы, то спускалась на дно неглубоких, заросших неизвестным мне кустарником ущелий, но упрямо поднималась все выше и выше. Я не видел вершин гор, но однажды в просветах между скалами и деревьями мелькнула голубая вода океана. У меня на миг даже перехватило дыхание — я не ожидал, что забрался так высоко.

Стало темнеть, когда я, недотянув до перевала, решил остановиться на ночлег. Пока ставил палатку и кипятил чай, взошла луна. Она окрасила стволы эвкалиптов густым желтым цветом, словно масляной краской. Луна была раздувшаяся, казалось, она готова лопнуть от напряжения. Ее диск бесшумно скользил по черному небу, и я чувствовал, как за этим диском в пустоту уходит время. Я ощущал это так явно, что становилось даже немножко жутко. И еще я почему-то никак не мог отделаться от чувства полного одиночества.

И вот теперь я лежал в палатке и считал падающие капли. Под дождь лезть не хотелось. Но я собрался с духом и быстро выбрался наружу. Уложил вещи, скрутил палатку и, не завтракая, отправился в путь.

Дышалось с трудом. Мелкие-мелкие капельки, словно пылинки в ярком свете солнечного луча, беспорядочно носились в воздухе. Их было очень много, они летали, не сталкиваясь друг с другом. Через полчаса мои сумки и хлопчатобумажная куртка пропитались влагой, набухли и потяжелели. С деревьев капало, будто их только что окатили из шланга, но асфальт был почти сухой. Это показалось мне странным. Я остановился и вытянул вперед руки с раскрытыми ладонями. Не прошло и двух минут, как ладони покрылись росой. Едва различимые глазом капельки словно вырастали одна за другой, и было абсолютно непонятно, откуда они берутся. Я вытирал руки о майку под курткой и вновь выставлял их вперед ладонями вверх. И вновь они покрывались малюсенькими каплями. Это было необычно и удивительно. Я вновь посмотрел на асфальт, даже на всякий случай наклонился и провел рукой по его гладкой поверхности — асфальт был сухой.

Я сел в седло. Дорога выровнялась — подъем прекратился. Несколько сот метров я ехал по самому гребню хребта, а затем, стремительно набирая скорость, покатил вниз. Только свиста ветра в ушах не было слышно: наверное, воздух был слишком влажным. Лес неожиданно закончился, и я увидел далеко впереди океан. Несколько минут я катил вниз, наслаждаясь легкостью и скоростью движения. Куртка высохла, лишь на груди еще оставалось едва заметное мокрое пятно. Я остановился, сбросил куртку и оглянулся назад. На вершинах гор висели облака. Серые, плотные, они совсем не двигались и отсюда, снизу, казались тяжелыми. От внезапно вспыхнувшей догадки я даже засмеялся и закричал:

— Точно! Это же облака! Я же через облака прошел! — Я вспомнил капельки на ладонях и уверенно добавил: — Я же облака на ладонях держал!

От этой мысли стало как-то непонятно радостно. Тот далекий, исчезнувший навсегда мир мне удалось подержать в руках! Захотелось запеть громко, во весь голос. И еще хотелось немедленно рассказать кому-нибудь о своем открытии. Но я был на дороге один. Тогда, прислонив велосипед к километровому столбу, я уселся рядом и стал смотреть на вершины Отуэя. Ветерок едва слышно шелестел травой. Ласково прикрытое перистыми облаками тускло блестело солнце. Неожиданно вспомнились меловые горы, окружающие мой поселок, набегающие на них тени от несущихся за горизонт кучевых облаков, вспомнились затяжные осенние дожди — неторопливые, задумчивые. Мне стало немножко грустно, и я почти физически ощутил крохоть мира, в котором мы живем.

Я еще раз поглядел в сторону гор, сел в седло и покатил к берегу океана.

Владимир КОЧЕТКОВ

14 июня — 31 июля 2010 г.