Тридцать лет назад — 21 апреля 1991 года — на Кубке мира по марафону в Лондоне кемеровчанин Яков Толстиков стал его обладателем. Больше никому из спортсменов нашей страны не удавалось выиграть такой трофей. К тому же победитель 42-километрового забега установил новый рекорд СССР — 2:09.17. Такому результату позавидуют без исключения все сегодняшние отечественные марафонцы.

Спортивный журналист Борис Прокопьев написал книгу об этом славном бегуне. Она должна выйти в свет в начале нынешнего лета. Но еще до обозначенного долгожданного момента ее автор любезно предоставил «ФиС» эксклюзивную возможность опубликовать одну из глав новой книги на страницах нашего журнала. В этой главе от лица самого прославленного бегуна как раз и рассказывается о том марафоне, давно уже ставшем историей.

— В 1991 году в день выезда на Кубок мира в Лондон вся наша сборная команда страны собралась в вестибюле столичной гостиницы «Спорт». Стоим, общаемся, что-то обсуждаем. И тут среди всех разговоров Витя Мозговой из Могилева спрашивает меня:

— Ты читал в газете, что Джелиндо Бордин собирается в Лондоне штурмовать мировой рекорд?

Меж тем высшее мировое достижение в марафоне тогда составляло 2:06.50 и принадлежало Белайне Денсаме. Эфиопский спортсмен установил его в апреле 1988 года на трассе в Роттердаме. Не помню, каким личным достижением на тот момент обладал Бордин, но он являлся действующим олимпийским чемпионом того же 1988 года.

Заметку, о которой говорил Мозговой, я не видел, но прокомментировал информацию Виктора так:

— Значит, будем помогать Бордину в реализации его амбициозного плана.

А что я еще мог сказать? Хотя про себя подумал: нет, ребята, как ни крутите, но это пока не мой уровень. Я, пожалуй, не стану подписываться на такой подвиг, чтобы во все лопатки пробежать первую половину дистанции, а потом свалиться от изнеможения как загнанная лошадь. Кто бы кого как ни заводил на трассе, но я побегу в своем темпе.

Мой тренер, Виктор Петрович Фомин, не без оснований считал, что я нахожусь в хорошей форме. Та работа, которая была проделана, сулила обнадеживающие перспективы. Я тоже ощущал, что могу показать приличный результат. Насколько приличный — не загадывал. Но, конечно же, не на уровне мирового рекорда.

В тот год Кубок мира впервые проводился в рамках популярного Лондонского марафона. На следующий день после прибытия к месту назначения мы всей командой отправились на ЭКСПО, захотелось заглянуть на беговую кухню большого массового пробега. Там нас, спортсменов, участвующих в Кубке мира, кое-чем экипировали: выдали красивые куртки, что-то еще.

Погода в Лондоне стояла прохладная — не выше 10 градусов. Такая же ожидалась и в день марафона. Но это днем, а забег-то начинается утром. Значит, посчитал я, будет еще холоднее, и надо бежать в перчатках, хотя бы первые километры. Но их у меня с собой не оказалось. Купил самые простенькие. Хотел белого цвета, но нашел только черные. Пришлось довольствоваться тем, что есть.

Упомянул я об этом элементе своей экипировки только потому, что меня, увидев финишную фотографию, часто спрашивают: почему я бежал именно в черных перчатках, которые по цветовой гамме абсолютно не гармонировали ни с майкой, ни с трусами, ни с носками, ни с обувью. Надеюсь, теперь удовлетворил любопытство тех, кто пытался найти в этом какой-то тайный смысл — талисман, суеверие или еще что-либо.

Вечером накануне марафона я вышел ненадолго прогуляться по городу. Компанию мне составила одесситка Татьяна Зуева из нашей команды. Идем по набережной Темзы, любуемся лондонскими видами, болтаем о том о сем. В какой-то момент между слов расслабленного разговора я зацепился за одну очень существенную фразу, сказанную Татьяной:

— Я тут в одной небольшой местной газете прочитала, что Джелиндо Бордин две недели назад болел, и чтобы выздоровление шло быстрее, вынужден был принимать антибиотики. Он сам признался в интервью.

Вот так новость! Мне показалось, что даже моя собеседница, сама являющаяся сильной бегуньей, не совсем поняла важность такой информации. Уж я-то знал, как антибиотики, которые спортсмен вынужден принимать незадолго до марафона, могут выбить из колеи. Сам попадал в подобную яму.

Второе, что меня заинтересовало, — почему такое признание Бордина никто не обсуждает? Если об этом упомянула маленькая газета, скорее всего информацией владеют и в редакциях крупных изданий, ибо олимпийский чемпион упомянул это не приватно, а в одном из интервью. Скорее всего логика молчания крупных масс-медиа исходила из того, чтобы не разочаровывать читателей, зрителей и болельщиков. Газеты, телевизионные каналы, радио совсем недавно сами же наперебой нагнетали ажиотаж, привлекая внимание к Бордину с его рекордным настроем, думая при этом, разумеется, и о повышении своих рейтингов.

И что теперь? Сообщать, что главный претендент на установление рекорда подрастерял свою спортивную форму из-за болезни и последующего жесткого лечения? Предполагаю, что большинство участников Кубка мира, а может даже вообще никто заметку, о которой мне поведала Татьяна, не читали и поэтому не знали об истинном состоянии Джелиндо Бордина.

На ужине, а питались мы в ресторане, где нас обслуживали официанты, я заказал себе небольшую порцию рыбы, к ней немного вареного картофеля и чай. Больше ничего. Это когда перед тобой шведский стол, глаза разбегаются: хочется и того, и другого, и третьего, особенно если угощения очень аппетитно выглядят. Чего греха таить, случалось, ел сверх меры, а потом желудок всё это мучительно переваривал, не давая полночи заснуть. На сей раз на вечерней трапезе я выглядел минималистом и спал после нее как младенец.

Утром пришлось вставать ни свет ни заря. Старт был запланирован на довольно ранний час. Изысканным завтраком в ресторане нас не побаловали: на выбор чай или кофе, круассан, порция джема, сливочного масла и сыра. Я не стал воротить нос и подкрепился тем, что бог послал. Но заметил, что утром в ресторане оказалось не так много спортсменов. Посчитал, что ряд марафонцев из других стран, скорее всего, за дополнительную плату, заказали индивидуальный завтрак себе в номер или приготовили еду самостоятельно.

В оговоренное время к отелю подали автобусы, мы уселись и поехали в стартовый городок. После того как я уже размялся, и до старта оставались считанные минуты, ко мне подошел Фомин. В руках у Виктора Петровича была логарифмическая линейка, с которой он не расставался ни на тренировках, ни на соревнованиях. Эта любопытная многофункциональная штуковина, игравшая роль механического калькулятора, являлась для него вторым по важности рабочим инструментом. На первом месте, конечно же, был секундомер. Петрович кратко изложил свои соображения:

— Яша, я посчитал, что каждую милю (сухопутная миля равна 1609,3 и именно в милях маркируется лондонская трасса. — Прим. автора) тебе надо бежать по 4.50—4.55.

А я-то еще не успел перевести объявленную мне скорость, выраженную в минутах и секундах на милю, в привычную на километр и возмущенно замахал руками:

— Вы что, Виктор Петрович, это, наверное, надо молотить ногами каждый километр по 3.00 — в темпе повторения мирового рекорда. Или даже чуть лучше.

— Вовсе нет, — поспешил успокоить меня Фомин, — в переводе с миль, это всего лишь по 3.02—3.04 на километр. Уверяю, чем дольше ты продержишь такую скорость, тем ближе будешь к победителю на финише.

С математикой у меня всегда было хорошо, и я в уме без труда посчитал, какой результат может получиться на финише, если бежать с равномерной скоростью, обозначенной моим тренером, всю дистанцию. Он получился в диапазоне от 2:08.00 до 2.09.25.

Стартовали в Гринвиче, на нулевом меридиане. Первые пять километров дистанции шли под плавный уклон. Народ раскатился, понесся. Вперед убежали и ребята из нашей команды. В отличие от них я себя притормаживал. На первой миле сделал на часах осечку. Посмотрел на цифры и остался доволен — укладывался в плановую скорость 4.55. Когда трасса стала более-менее ровной, без особых перепадов, заданный темп тоже удавалось поддерживать без особого напряжения. Конечно, он немного гулял — плюс-минус 5 секунд на милю.

Меж тем лидирующая группа маячила в нескольких десятках метров впереди. На такой позиции подбежал к одной из лондонских достопримечательностей — Таун Бридж, красивому мосту, соединяющему два берега Темзы. Это без малого половина пути. Бегу дальше и замечаю, что со своей равномерной крейсерской скоростью начинаю подтягиваться к авангарду, в котором держались и наши Коля Табак, Рустам Шагиев, Равиль Кашапов. Прикинул, если и дальше у ребят так дело пойдет, мы можем хорошо выступить командой.

Под эти размышления незаметно влился в ядро группы, состоявшее из 12—15 человек. Особо не вертя головой, оценил ситуацию: чуть впереди бежал Джелиндо Бордин, остальные кучно держались у него за спиной, карауля титулованного вожака. Я же, ни под кого не подстраиваясь, продолжал держать свой темп. Поравнялся с Джелиндо, а следом и вовсе вышел на пару шагов вперед. Причем для этого не потребовалось предпринимать каких-либо усилий, резких ускорений. Просто спокойно держал свою скорость и всё. Тут я еще раз прокрутил в голове газетную информацию, которой накануне поделилась со мной Татьяна Зуева, касательно недавней болезни главного претендента на победу. Похоже, антибиотики, как сильнодействующие лекарства, действительно выбили именитого итальянца из колеи, и он сегодня находится не в форме. И вот здесь у меня впервые за время нахождения на дистанции и промелькнула шальная мысль: а не попытаться ли уйти в отрыв?

Ускорение далось без особых усилий. В итоге очередная, пятнадцатая, миля получилась самой быстрой из всех 26 — ее пробежал за 4.39. Никто из соперников мой вызов не принял. Наверное, решили: подумаешь, какой-то советикус вздумал некоторое время покрасоваться в лидерах.

На следующий день мне показали телевизионный репортаж в записи. В нем, после того как я вышел вперед, комментатор неоднократно повторял фразу: «Аn unknown soviet sportsman with start number 410» — «Неизвестный советский спортсмен под номером 410». Никто даже не воспринял мое бегство всерьез. Отчасти это и понятно, меня же мало кто знал на международной арене. В личном досье значился всего один более-менее заслуживающий внимания результат — 2:09.20. Да и тот был показан три года назад на Чикагском марафоне. Кто же из бежавших сейчас за спиной мог его помнить? Да и в рейтинге мировых марафонцев за предыдущий 1990 год мне была отведена лишь 27-я строчка. Наверное, поэтому все неусыпно продолжали сторожить Бордина, не зная о его состоянии. Тем временем мое преимущество было уже довольно ощутимым.

Надо заметить, что наш отель, где жили все участники Кубка мира, находился по ходу трассы марафона. И вот когда группа преследователей оказалась возле него, Джелиндо Бордин резко отделился от этой компании и быстро скрылся за дверьми отеля, стараясь остаться незамеченным телевизионщиками и представителями других СМИ, всегда жаждущими сенсаций. Позже, когда я узнал о таком маневре Бордина, подивился: надо же, как матерый марафонец всё грамотно рассчитал и освободил себя от неприятных вопросов. Иначе пришлось бы ему отвечать за выданные векселя относительно штурма мирового рекорда по полной программе.

После внезапного бегства с трассы олимпийского чемпиона сопровождавшие его лица на короткое время впали в недоумение: что же теперь делать? Придя в себя, наиболее решительные бросились наращивать темп. Однако одно дело принять решение: «Догнать беглеца!» — и совсем другое — сделать это. Вот если бы кто-то из преследовавших был на голову сильнее меня, то, возможно, такое бы случилось. Но все, плюс-минус, оказались равными. У догонявших оставалась еще надежда, что я в конце концов сломаюсь. Понятное дело, лидировать в одиночку с приличным отрывом на протяжении 19—20 последних километров дело крайне трудное. К моему глубокому удовлетворению, я выдержал. Более того, вторую половину дистанции пробежал почти на минуту быстрее первой. По дистанции пил только воду. Делал по два-три глотка, да и то не на всех питательных пунктах.

Итоговый результат получился 2:09.17. Он принес мне победу в Кубке мира и одновременно в Лондонском марафоне, а также зафиксированные на финише часы, минуты и секунды стали новым рекордом СССР. Прежний свой же рекорд я улучшил на три секунды.

Мануэль Матиаш из Португалии и Ян Хурук, выступавший за Польшу, поделили второе и третье места с одинаковым результатом 2:10.21, уступив мне более минуты.

Наверное, на последних километре-двух мне стоило предпринять финишный спурт. Силы кое-какие всё-таки оставались. Но во время бега подобная мысль в голове не зародилась. Такое понимание пришло позже. Я же завершающую часть дистанции бежал на эмоциях, на вдохновении: вот, думаю, до финиша совсем чуть-чуть, чувствую себя хорошо и рядом нет никого из соперников, не надо ни с кем бороться, рвать жилы. Словом, на подсознании подстраховал себя. Сложно сказать, каким мог получиться итоговый результат, если бы предпринял усилия и выложился на полную катушку. Возможно, удалось бы пробежать быстрее 2:09. Да что сейчас об этом рассуждать. Проехали.

Награждение победителей Кубка мира проводилось вечером в городской ратуше. У женщин его обладательницей стала португалка Роза Мота. Спортсменка, в отличие от меня, очень известная и титулованная — олимпийская чемпионка, чемпионка мира и Европы. А вот командный кубок достался нашим девчатам. В зачет пошли результаты Валентины Егоровой (2:28.18), Рамили Бурангуловой (2:30.41) и Татьяны Зуевой (2:31.23). Они заняли, соответственно, третье, седьмое и девятое личные места. Наша мужская сборная команда оказалась лишь на восьмом месте. В зачет помимо моего пошли результаты Николая Табака (2:15.20), финишировавшего 51-м, и Рустама Шагиева (2:15.33). У него 53-е личное место.

По дороге на торжественную церемонию награждения Фомин, сидя рядом со мной в автобусе, взялся рассуждать:

— Как с африканцами бороться? Как их побеждать?

Я не совсем понял, к чему это он решил погрузиться в такие мысли именно сейчас. И говорю ему:

— Виктор Петрович, но я же у них сегодня выиграл. Их даже рядом никого не было. Ближайший представитель Африки танзаниец Шаханга финишировал только шестым. Не надо ничего кардинально нового придумывать. У нас же есть хорошие наработки, давайте на их основе и продолжим тренироваться.

Такое мое умозаключение Фомину явно не понравилось, и он слегка вспылил:

— Да что ты понимаешь?

Этот короткий разговор стал своего рода спусковым крючком, приведшим к некоторому отдалению нас друг от друга — меня, как ученика, и его, как тренера.

Поздней осенью — 29 ноября 1991 года — приказом Госкомспорта мне присвоили звание «Заслуженный мастер спорта СССР», а менее чем через месяц страна с такой аббревиатурой перестала существовать. Получается, я стал одним из последних спортсменов, удостоенных звания ЗМС именно Советского Союза.

Борис ПРОКОПЬЕВ