Многолетнему главному редактору журнала «Физкультура и спорт» Анатолию Михайловичу Чайковскому исполнилось 90 лет.

 2021 4 raush

Киевский корпункт газеты «Советский спорт», начало 60-х.
Аркадий Галинский и Анатолий Чайковский,
золотые перья спортивной журналистики.
В гостях у них однажды побывал поэт Наум Коржавин,
написавший такие строки:
        На лучшем корпункте Союза
  Где спорятся наши дела,
Моя одряхлевшая муза
         В спортивную форму вошла.

— Анатолий Михайлович, вы хорошо знакомы со многими известными спортсменами. Кого из них можете назвать близким другом?

— Например, Ларису Латынину. Я много писал о ней, мы и по сей день дружны. Когда Лара переехала из Херсона, где она начинала свой спортивный путь, в Киев, у нее не было крыши над головой. И власти выделили ей комнату во Дворце физкультуры. Это было 20-метровое помещение с собственным санузлом, но без кухни. Из этой комнаты через вторую дверь Латынина могла пройти в гимнастический зал, который располагался в том же здании. Там я с ней и познакомился, поскольку в те годы часто приходил на тренировки гимнастов. Самое интересное — когда Лариса съехала, эту комнату занял украинский корпункт «Советского спорта», в котором я тогда работал. Такая вот ирония судьбы...

Дружеские отношения связывали меня с Юрой Титовым и Борей Шахлиным. Как раз в ту пору я написал серию очерков о гимнастах, лучший из которых назывался «Мелодия мышц». Целая полоса в «Советском спорте», посвященная Борису Шахлину.

Почему именно «Мелодия мышц»? Дело в том, что Шахлин был одним из немногих отечественных спортсменов, кто уже тогда увлекался аутотренингом. Его вызывали на помост, он выходил, смотрел на снаряд, потом отворачивался и стоял примерно минуту, глядя одновременно в зал и в то же время куда-то мимо. Так он прокручивал в голове будущую программу.

Это был ритуал, которому он никогда не изменял. Зато выступал Шахлин практически безошибочно, у него никогда не было срывов. Потому он и стал семикратным чемпионом Олимпийских игр. Статья была как раз об этом: как человек прислушивается к своему телу.

— Знаю, что со своей супругой, знаменитым тренером по фигурному катанию Еленой Чайковской вы познакомились на соревнованиях. Как это произошло?

— Сначала небольшая предыстория. На уже упомянутой Олимпиаде в Инсбруке в 1964-м редакция «Советского спорта» поручила мне освещать фигурное катание. И вот в Австрии мне удалось совершить настоящий журналистский подвиг. Когда Белоусова с Протопоповым завершили произвольную программу и стало ясно, что они выигрывают у немцев Киллиус—Бомлер, я спрыгнул со своего места на трибуне и через все полицейские кордоны проскочил в их раздевалку.

Как это удалось сделать, даже сейчас ума не приложу. Но факт остается фактом: в раздевалке мы просидели около часа, пока ребят не пригласили на награждение. Я взял у них эксклюзивное интервью и оказался единственным журналистом, сумевшим побеседовать с олимпийскими чемпионами. Кто-то стучался в дверь, звал их, но Олег с Людой отказались выйти и всё это время провели со мной. С тех пор мы стали друзьями. Поэтому, когда возник вопрос о литературной записи их книги, они обратились именно ко мне.

Когда год спустя в Москве проходил чемпионат Европы, для его освещения в «Советском спорте» создали творческую группу. Мои олимпийские геройства были еще свежи в памяти, что помогло попасть в ее состав. Мадам в это время тренировала Татьяну Тарасову и Георгия Проскурина, которые считались третьей парой страны. Меня попросили сделать с Еленой интервью. Беседа состоялась, и получилась вполне качественной. Хотя не скажу, что между нами сразу проскочила какая-то искра. Это произошло несколькими месяцами позже, на чемпионате СССР в Киеве, на котором, естественно, я тоже работал. Там и случилось продолжение нашего знакомства, которое переросло в серьезный роман, а потом — и в брак.

— Слава Елены Чайковской росла с каждым годом, у нее появлялись всё более известные пары. Не тяжело было находиться в тени супруги?

— Это еще вопрос, кто из нас был более знаменит. Ведь в то время, как я уже говорил, слово спортивного журналиста стоило очень дорого. Тренеры и спортсмены бегали за корреспондентами и просили, чтобы с ними сделали интервью, а не наоборот. Думаю, в спортивной среде многие не любили Ленку как раз за то, что ее муж был одним из ведущих перьев страны. Да и я из-за этого наживал себе врагов. Хотя и так старался высказываться о фигурном катании крайне осторожно. Никогда не позволял себе делать оценки, чтобы не прослыть «рупором Чайковской». А после 1972 года перестал писать об этом виде спорта совсем.

— Вы всегда очень внимательно опекали подопечных своей жены, даже готовили для них. Роль обслуги не задевала?

— А разве в семье может быть обслуга? Там же всё общее — жилье, стол... В группе Чайковской всегда царила семейная атмосфера, Лена была для фигуристов как мама или старшая сестра. Владимир Котин и по сей день называет ее — Мать. В такой обстановке каждый человек хочет помогать и быть полезным. Ребята иногда жили у нас неделями, ели и спали в нашей квартире. И это было совершенно нормально, никто не удивлялся.

Сейчас этого нет, спорт стал профессиональным. Нынче он основан на деньгах, а не на чувствах. Тренерам уже невыгодно плотно заниматься своими учениками. Они берут спортсменов, работают с ними год-два, потом хватаются за следующих. Чтобы пожертвовать коммерческими выступлениями в пользу более качественной подготовки — боже упаси. Теперь всё построено на коммерческих принципах, а раньше во главу угла стояли личные отношения.

— С другой стороны, вы не только готовили завтраки, но и помогли поставить Пахомовой с Горшковым их знаменитую «Кумпарситу».

— Помог поставить — это слишком громко сказано. Просто рекомендовал им музыку. Дело в том, что с юности я безумно люблю танго. Сам его танцевал, знаю много музыкальных обработок. Когда зашел вопрос о показательном выступлении для ребят, возникла идея сделать танго — красивый, классический номер. Начали обсуждать музыку, я вспомнил «Кумпарситу» и предложил именно ее. Это самое популярное танго, оно всегда находилось на слуху. Мила с Сашей заинтересовались, и я на полу нашей квартиры пытался демонстрировать им повороты и шаги. Не могу сказать, что они попали в итоговую версию программы. Но свою роль в общем эмоциональном настрое, наверное, сыграли.

— Вы работали на многих Олимпиадах, но на московских Играх-1980 выступали в другом качестве. Были руководителем пресс-центра Большой спортивной арены «Лужников», где проходили соревнования по легкой атлетике. Тяжело пришлось?

— Изначально я должен был отвечать в «Лужниках» только за прессу: обеспечивать ее информацией, заниматься посадочными местами. Кроме меня, имелся еще и директор, в ведении которого находились все хозяйственные вопросы — два ресторана, масса всякой оргтехники. На эту должность назначили бывшего заместителя командующего Закарпатским военным округом. Однако за два дня до начала Олимпиады вдруг встал вопрос, что этот генерал-лейтенант в бытовом плане ведет себя не совсем подобающим образом. В результате его попросили покинуть должность, а все хозяйственные обязанности возложили на меня. Так на протяжении всех Игр мне пришлось выступать в двух качествах.

Между тем случались непростые ситуации. Скажем, на финал мужского бега на 100 метров пришли практически все аккредитованные на Играх фотографы, триста или четыреста человек. В те времена ни у кого преимущественных прав не было: фотокорреспонденты болтались в районе финиша и каждый норовил занять место получше. И вот они снарядили ко мне делегацию: мол, что делать, сейчас откроют ворота на стадион и начнется драка. «У нас, русских, в таких случаях есть проверенный способ: надо встать в очередь, — говорю. — Кто пришел последним, тот сам виноват». Они послушались и выстроились в ряд. Ворота открыли, и мы всех пропустили — но не толпой, а одного за другим, по порядку. Фотографы заняли места согласно очередности прихода, и всё прошло гладко.

— Неужели никаких инцидентов совсем не было?

— Самый крупный скандал произошел в ночь после закрытия Олимпиады. Наш пресс-центр бог миловал, а вот в других полным ходом орудовали мародеры. Выносили телевизоры, телефоны, оргтехнику, выламывали компьютеры, которые были поставлены на Игры по контрактам зарубежными фирмами. У нас же, например, имелись факсовые аппараты, которые тогда в Союзе никто и в глаза не видел. Спустя сутки власти спохватились, выставили оцепление, начали проверять все выезжающие машины. Но было уже поздно... По моей информации, это привело к тому, что уровень наших правительственных наград был понижен на одну ступень. Лично я был представлен к Ордену Трудового Красного Знамени, а получил Орден Дружбы народов.

— В своем возрасте вы продолжаете сохранять удивительную активность и жизнелюбие. Поделитесь секретом долголетия?

— Если честно, я никогда не был слишком озабочен этой темой. С одной стороны, думаю, сказывается хорошая наследственность. Моя прабабушка, простая украинская крестьянка, умерла в возрасте 106 лет. Скончалась она в 1942 году во время немецкой оккупации: может быть, если бы войны не было, она прожила бы еще дольше. С другой стороны, я никогда не предавался излишествам. Например, ем практически всё — но без обжорства. Хотя был один период в моей жизни, когда я существенно прибавил в весе. Иногда мы с моей любимой женой смотрим на фото, сделанные в те годы, и смеемся.

— Увлечение спортом, наверное, тоже положительно сказывается.

— Моей страстью всегда было плавание. Когда был моложе, мог запросто преодолеть 1,5 километра. Да и сейчас с удовольствием захожу в море или бассейн. Хотя до поступления на журфак еле-еле держался на воде. Для киевлянина, который всё свободное время проводил на пляже, на берегу Днепра, это было позором. И я дал себе слово научиться плавать. Начал посещать тренировки в университетском бассейне и вскоре выполнил второй взрослый разряд. Даже на соревнованиях выступал.

Вообще же, занятия спортом сопровождают всю мою жизнь. Вспоминаю тренировки Лениной группы в межсезонье. Обычно фигуристы проводили летние сборы по общефизической подготовке в Терсколе, под Эльбрусом. Там находилась динамовская база — не самая современная, но оснащенная всем необходимым. Главное, она была расположена на высоте 2400 метров и отлично подходила для развития выносливости в условиях среднегорья. Основные тренировки проходили еще выше.

Мы поднимались по канатной дороге на высоту 3700 метров. И там, держа в руках горные лыжи с тяжелыми ботинками, бежали около полутора километров к Медвежьей поляне. Даже летом в этом месте всегда лежал снег, и мы катались на лыжах. Так вот, это расстояние и я в свои 50 с лишним лет преодолевал легкой трусцой. После такой закалки никакой ковид не страшен, уж можете мне поверить! (Смеется.)

Беседовал Владимир РАУШ
Окончание. Начало см. в № 3 за 2021 год